Рыцари пятого океана
Шрифт:
Батальонный комиссар Зубарев собрал редакторов боевых листков и проинструктировал их. Вооружившись карандашами, они тут же приступили к работе: начали рисовать, писать заметки, стихотворные строчки, делать дружеские шаржи. Вскоре боевые листки уже красовались на стоянках самолетов.
Позже мне доводилось встречаться не только с командирами, но и с политработниками, которые недооценивали это средство пропаганды. «Была нужда возиться с какими-то листочками, — пренебрежительно говорили они. — Назвал фамилии наиболее
Товарищи не понимали того простого факта, что низовая печать, в том числе и боевые листки, — очень оперативная и конкретная форма политической работы. Какое чувство гордости у людей вызывало сознание того, что их фамилии, крупно выведенные цветным карандашом в боевом листке, красуются на виду у всех друзей! Значит, героев дня заметили, оценили.
Вечером мы с Зубаревым собрали политработников, агитаторов и других активистов, чтобы поговорить с ними о дальнейшем повышении действенности их работы, об инициативе.
Впервые за последние дни июля я возвращался в политотдел дивизии удовлетворенный: крылатые цицероны работают на совесть.
Штабу дивизии потребовались разведданные об одном из крупных железнодорожных узлов, по которому в самое ближайшее время предполагалось нанести бомбардировочный удар. Решили послать на разведку два экипажа. Ведущим назначили Николая Иваницкого — грамотного в тактическом отношении и храброго летчика, не однажды проявлявшего инициативу и хладнокровие при выполнении боевых заданий.
Ранним утром Иваницкий со своим напарником взял курс на запад, в тыл противника. Над целью разведчики были встречены мощным заградительным огнем зенитных орудий. Однако они прорвались сквозь заслон, сфотографировали железнодорожную станцию и развернулись для следования на свой аэродром. Вскоре самолет Иваницкого начал отставать и снижаться. Ведущий подавал крыльями какие-то сигналы, но его напарник не сумел разобраться в них. Он видел, как машина командира снизилась над лесной поляной и плюхнулась на фюзеляж. Иваницкий выбрался из кабины и подал знак руками своему ведомому. Но тот был еще неопытным летчиком. Не поняв командира, он возвратился в полк и доложил:
— Иваницкого подбили, сел на вынужденную.
— Покажите, в каком районе.
Летчик раскрыл планшет, достал карту и ткнул пальцем в прогалину между лесными массивами.
— Ну а ты, что ты сделал? — возмутился командир. Ему было обидно за то, что парень ничего не предпринял для спасения Николая Иваницкого — отличного воздушного бойца.
— Я? — недоумевал ведомый. — А что я мог сделать?
— Эх, аника — воин, — в сердцах махнул на него рукой командир и позвал Петрова, шустрого, с выгоревшими от солнца бровями и облупивпйшся носом старшего лейтенанта. — Полетишь сейчас вот с ним. Если можно сесть, садись и забери Иваницкого. Понял?
— Так точно! —
Поляну, где сел Иваницкий, он обнаружил без труда. На месте самолета оказался догорающий костер. Сам же летчик, опасаясь фашистов, по — видимому, скрылся в лесу, потому что обнаружить его пе удалось.
А дней через пять Николай Иваницкий пришел в полк. Оборванный, заросший. Глаза впали, губы потрескались. Сплошной линии фронта тогда не существовало, и ему удалось пройти по болотистой, малонаселенной местности. Однополчане встретили его радостно, по — братски:
вынести такое испытание — дело нелегкое. Однако радость их была короткой. Сначала Иваницкого пригласили на беседу в особый отдел полка, потом под конвоем отправили в штаб армии.
Обо всем этом мне в тот же день сообщил в политдонесении военком полка. Он хорошо знал Иваницкого и, по всему было видно, сочувствовал ему, однако никаких далеко идущих выводов не делал.
Прибыв в этот полк на следующий день, я пригласил оперуполномоченного и попросил его подробно рассказать о разговоре с Иваницким.
— Трудно о нем судить, — неопределенно начал тот. — Хотелось бы верить ему, но где гарантия, что он говорит правду? Самолет будто бы сжег. Сгорела и пленка с фотоаппаратом. Потом он пошел якобы на восток. Деревни, что встречались, обходил. Слышал слева канонаду, но немцев не встречал.
Уполномоченный закурил и глубоко затянулся.
— II верится и не верится, — повторил он, видимо полюбившуюся ему фразу. — Прикиньте по карте. Расстояние не так уж велико, а в полку не был пять суток. Где пропадал?
— У вас есть доказательства, что он вступал в контакт с немцами? — спросил я уполномоченного.
— Какие там доказательства!..
— Какое же вы имеете основание подозревать Иваницкого?
— Основание? — переспросил уполномоченный. — Пять суток пребывания на территории, занятой противником.
— Разве это о чем-либо говорит?
— Товарищ полковой комиссар, не сбивайте. У меня есть указание…
— Летать Иваницкий будет?
— Вряд ли, — высказал сомнение уполномоченный. — Скорее всего, его отправят в тыл, на проверку.
Я понимал оперуполномоченного: как коммунист, оп разделял мое мнение, но должен был выполнить указание своего начальника.
Па самолетной стоянке я встретил командира полка, отвел в сторону и спросил:
— Вы знаете Иваницкого?
— Хорошо знаю.
— Как он воевал?
— Никаких претензий предъявить к нему нельзя.
— Он коммунист?
— Был. Исключен в училище. Знаете этот случай?
— Знаю. Могли бы вы за него поручиться?
— Вполне. Я даже сказал об этом уполномоченному, но тот не рекомендовал: дело, говорит, щекотливое… А жаль человека. Хороший летчик.