Рыцари темного леса
Шрифт:
— Отдыхай сколько влезет. Я не тороплюсь.
— Я сожалею о том, что произошло из-за меня. Надеюсь, ты мне веришь. Я хотел только добра — и рыцарям, и всему государству.
— Я знаю. Надо было мне тогда отправиться с ними. Я тоже чувствую себя виноватым, Оллатаир. И хотел бы знать, что сталось с Морриган. Напрасно я не повидал ее. Она никогда не любила меня так, как Самильданаха, но заехать к ней было моим долгом.
— Ты бы ее не застал, как не застал и я. Ее родители сказали мне, что она сбежала из дома ночью, не взяв ни одежды, ни денег. Решила, должно быть, жить своей жизнью.
— Бедная Морриган. Влюбиться в рыцаря, давшего обет безбрачия, а потом проводить его в жерло ада. Какие же мы глупцы, Оллатаир! Мы разъезжали по девяти провинциям, насаждая порядок и правосудие, и чего мы этим добились? Посмотри на этот мир!
— Рыцари Габалы веками хранили гармонию мироздания. Ты спрашиваешь, чего мы добились? Я отвечу тебе твоими же словами: взгляни, каким стал этот мир, когда рыцари Габалы ушли! Пойдем, я хочу кое-что тебе подарить.
Руад привел Мананнана в пещеру, где горели две свечи. На деревянной подставке как новенькие сверкали серебром доспехи Мананнана. На шлеме высился новый белый плюмаж.
— Надень их. Я тебе гюмогу.
— Как ты это сделал?
— Я проделал другие ворота, ведущие в цитадель, и взял оттуда доспехи. Носи их с честью и гордостью.
Мананнан снял свою одежду и надел нижний кожаный камзол, а поверх него кольчугу. Он застегнул панцирь, прикрепил наплечники, а Руад тем временем надел ему поножи. Мананнан натянул серебристые перчатки и взял в руки столь памятный ему шлем.
— Он держал меня в заточении шесть долгих лет. Теперь опять начнется то же самое?
— Нет. Я не стал прибегать к чарам такого рода, но доспехи сохраняют свою волшебную силу и защитят тебя почти от любого оружия.
Мананнан надел шлем, совместил его с желобками на стальном вороте и поднял забрало.
— Он как будто стал просторнее.
— Это потому, что ты сбрил бороду. Теперь ты такой же, каким был в ту ночь шесть лет назад. Ты молился?
— Я уже забыл, как это делается, — с угрюмой улыбкой ответил Мананнан.
— Так помолись сейчас, рыцарь Габалы.
— Сейчас это было бы лицемерием. Открывай ворота, Оллатаир.
Они вышли на меркнущий свет дня. Мананнан подозвал к себе Кауна и сел в седло. Оллатаир, преклонив колени, помолился, а затем воздел руку и произнес заклинание.
Перед всадником сгустилась тьма, приняв форму большого квадрата. Послышалось шипение уходящего воздуха, и в середине квадрата открылся длинный туннель, продуваемый ледяным ветром.
Каун попятился, и Мананнан шепотом успокоил его.
— Поезжай! — крикнул Оллатаир. — Дольше нескольких мгновений мне их не удержать.
Страх оледенил сердце Мананнана сильнее, чем дующий из ворот ветер. По телу прошла дрожь.
— О, милостивые боги, — прошептал он. Из туннеля донеслись чьи-то истошные вопли. Каун встал на дыбы. Мананнан обнажил меч.
— Езжай, ради всего святого! — заорал Оллатаир. Мананнан опустил забрало, с боевым кличем послал Кауна вперед и, подняв меч, поскакал к воротам.
Лемфада стонал и метался во сне. Элодан, спавший у другой стены, встал, подошел к нему и тронул его за плечо.
Внезапно Лемфада испустил крик, и луч золотого света ударил из его пальцев, отшвырнув Элодана на пол. Рыцарь привстал на колени, ловя ртом воздух, а Лемфада проснулся и спустил ноги с кровати.
— Что с тобой? — спросил он, увидев Элодана на полу.
— А с тобой что?
— Ничего. Я услышал шум и проснулся, — удивленно ответил Лемфада.
Элодан встал на ноги и зажег фонарь на комоде. Он разглядывал свое отражение — на шее было широкое красное пятно от ожога.
— Откуда это у тебя? — спросил Лемфада.
— От тебя. Тебе снилось что-то плохое, и я хотел тебя разбудить, а ты поразил меня молнией.
— Я ничего не помню, кроме человека с закрытым капюшоном лицом. Мне часто снится этот кошмар: человек в капюшоне поет что-то протяжное, стоя на холме. А потом превращается в огромного волка. Снится еще туман и какой-то меч — остальное я забываю.
— Молния была настоящая, Лемфада. Ты наделен колдовской силой.
Элодан сел на свою кровать, а Лемфада положил хворост на едва тлеющие угли жаровни и раздул огонь. Элодан помолчал, глядя на юношу, и наконец сказал:
— Сегодня в деревню пришел путник и рассказал, что в одном селении к востоку от нас появились волшебник и целитель. У волшебника недостает одного глаза. Может, это тот самый, о котором ты говорил?
— Да, это он, — тихо ответил Лемфада. — Я чувствую, что он здесь, в лесу. Когда бываю в Желтом. Хотелось бы мне его повидать.
— Почему бы тебе не пойти к нему?
— Я заблужусь, как только отойду от деревни.
— Он сильный чародей?
— Да, очень.
— Может ли он… исправить это? — Элодан приподнял обрубок своей правой руки.
— Не знаю. Думаю, что может… мне кажется, он способен сделать все, что пожелает.
— Тогда я помогу тебе отыскать его.
— Я не ручаюсь, что он исцелит тебя, Элодан. — Юноша отвел глаза. — Надо еще, чтобы он захотел. С ним бывает нелегко.
— Хуже мне все равно не будет, — пожал плечами рыцарь. — Утром мы отправимся в дорогу.
— Не знаю, право…
— Тебя пугают звери, которые будто бы завелись в лесу? — улыбнулся Элодан. — Ты хоть одного видел?
— Нет, но старый томар видел и говорит, что он десяти футов ростом. И этот вой…
— Думаешь, наши хижины остановят такого зверя? Здесь ты не в большей безопасности, чем в лесу. Ну что, пойдешь со мной?
— Пойду. Мне очень нужно повидать Руада.
— Вот и хорошо.
Как только рассвело, они отправились в путь по заснеженному лесу. Элодан позаимствовал у кого-то овчинный полушубок и белый шерстяной плащ. За плечами он нес мешок с овсом и вяленым мясом, за пояс заткнул топор с широким лезвием. Лемфада прорезал в двух одеялах дырки для головы, надел их на себя и подпоясался. С собой он взял запасной лук Арианы и колчан со стрелами. К середине дня путники прошли около восьми миль на восток.