Рыцари темного леса
Шрифт:
Лемфада закрыл глаза и погрузился в ласковые волны Желтого. Он плавал там, стараясь отрешиться от всего земного, но слова Гвидиона преследовали его:
«Для начала вырви всю ненависть из своего сердца. Ведь она — еще одно оружие вечного врага. Нам никогда не побить зло его же средствами. Мы можем уничтожить его сподвижников, но, повинуясь ненависти, мы постепенно и неизбежно займем место тех, кого истребили».
Руад ни о ком не говорил с ненавистью и до последнего дня не испытывал к своим падшим рыцарям ничего, кроме жалости.
— Я тоже не чувствую к ним ненависти, ни к кому другому не чувствую, — сказал Лемфада и здесь, в Желтом, впервые заплакал по своему другу. Его душа уходила все дальше в цвета. Сперва он не придал этому значения, но вдруг с чувством, близким к панике, понял, что вот-вот заблудится. Он простер свои бестелесные руки и уцепился за Желтый. Но все прочие Цвета продолжали нестись мимо него с ошеломляющей скоростью.
— Успокойся, — сказал он себе, — страх тебе не поможет. — Поток стал струиться чуть медленнее, и он очутился на краю Красного. Отпрянув назад, он пересек Черный и Зеленый, чтобы снова попасть в Желтый и вернуться домой. Тут Лемфада почему-то понял, что он не один. Не было ни слов, ни прикосновений — ничего, кроме этой странной уверенности. — Поговори со мной, — попросил он, но и за этим ничего не последовало, кроме ощущения дружеского тепла. — Это ты, Руад? Ответь мне. Покажись, — никто не показался, но все Цвета отступили перед сиянием нахлынувшего внезапно Золотого, и Лемфада снова, как в прошлый раз, поплыл на золотом диске над Прибрежным лесом.
В небе над лагерем беженцев возникла мерцающая фигура, и Лемфада узнал красного рыцаря Карбри. Тот устремился навстречу ему.
— Твоего чародея больше нет, а ваше оборванное войско нас не пугает, — сказал рыцарь, — пустая трата сил и времени.
— Тебе лучше уйти отсюда. Здесь тебе не рады.
— Ты не сможешь помешать мне, мальчик, — с тенью улыбки ответил Карбри. — Я летаю, где хочу.
— Теперь уже нет. — Лемфада взмахнул рукой, и Карбри оказался внутри золотого шара. Рыцарь попытался рассечь западню мечом, но она не уступила.
— Без Оллатаира вы ничто, — взъярился Карбри. — Против Самильданаха никто не устоит.
— Никто, кроме меня, — сказал Лемфада. — А теперь прочь отсюда! — Шар помчался по воздуху, унося рыцаря, и юный чародей последовал за ним на край леса. Здесь гармония цветов была сильно нарушена, и Красный подавлял все остальные. Лемфада поднял руки, и золотая стена встала на западе, на востоке и взмыла к северу над его головой. Приказав своим пальцам стать красными, он коснулся ими стены. Жгучая боль прошила его, он отпрянул назад, заживил руку и вернулся в свое тело.
Больше красные рыцари не смогут шпионить за Лло Гифсом. И это вызовет у них тревогу. Лемфада встал ногами на твердую землю. Он знал теперь, что должен делать. Хуже того, он знал, что может случиться со всеми ними, но страха он не чувствовал, ибо был не один.
Мананнан убедил Лло Гифса перенести лагерь повыше, на горные луга, где они могли построить новые дома и следить днем и ночью за всеми передвижениями неприятеля. Два дня мятежники поднимались в горы, находя во встреченных деревнях еду и пристанище.
На третий день к отряду, насчитывавшему сто двенадцать человек, присоединился Элодан. Он со своим арьергардом подстерег солдат, ехавших на север, убил пятерых и ушел без единой потери. Придя на место, мятежники принялись валить лес и расчищать землю под новые постройки. Погода стояла тихая и довольно теплая, но все знали, что зима еще наверстает свое, и спешили срубить себе хижины.
Лло Гифс и Решето без устали обрубали сучья, таскали волоком бревна, снаряжали рабочие и охотничьи артели. Элодан со своими двадцатью людьми ушел обратно в лес, чтобы нести дозор и направлять в лагерь других беженцев. Нуада черной работой не занимался — он отрабатывал свой хлеб вечерами у костров, рассказами, песнями и шутками.
Мананнан и Морриган работали наравне с остальными. Рыцарь плотничать не умел, но по мере сил помогал строителям.
На седьмую ночь после смерти Руада в горах выросла новая деревня, где было больше тридцати жилищ. Элодан, вернувшись, доложил, что солдаты разорили еще два селения и перебили много народу. В первой деревне осталось больше сотни трупов, во второй подсчет затруднили волки, растащившие мертвых.
Нуада пригласил всех старшин собраться в пещере над лугом. Он развел там большой костер и стал ждать. Рядом с ним сидели целитель Гвидион и Лемфада. Решето, придя первым, уселся спиной к скале, лицом к устью пещеры. Гвидион заметил, что он держит правую руку поблизости от рукояти меча. Следом явились Лло и Элодан. Гвидион кивнул рыцарю, и тот ответил принужденной улыбкой. Мананнан, бывший рыцарь Габалы, пришел в доспехах. Он и Элодан с их ястребиными лицами, выдающими потомков знатных родов, могли бы сойти за братьев. Мананнан обладал более мощным сложением, но основное различие заключалось в глазах. Элодан испытал горечь поражения, и это давало о себе знать. Решето заговорил первым.
— Ну, поэт, вот они мы. Повесели нас чем-нибудь — видят боги, мы в этом нуждаемся.
Нуада встал.
— Сегодня, барон, я не буду ни петь, ни рассказывать, — он обвел всех присутствующих своими лиловыми глазами. — Сегодня нам предстоит обсудить дело чрезвычайной важности. Среди нас есть рыцарь Габалы, и я хотел бы предоставить слово ему.
— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил Мананнан. — Я нахожусь здесь не в качестве рыцаря. Рыцарей Габалы больше не существует.
— Расскажи нам о своем ордене и о его устоях.
— Не сомневаюсь, что все вы и без меня это знаете. К чему ты ведешь, поэт?
— Прошу тебя, исполни мою просьбу.
— Это долгая история, и мне не хочется вас утомлять. Скажу лишь, что рыцари блюли справедливость в девяти провинциях, не подчиняясь ни королю, ни его законам. Они обладали правом входить во все замки, разбирать любые дела и решать их по-своему. Ты это хотел услышать?
— Отчасти, Мананнан. Но порой ради торжества справедливости вам приходилось сражаться и убивать, не так ли?
— Да, хотя и не столь часто, как гласит легенда. Большей частью мы… они принимали сторону простых людей против землевладельцев. Помещик в таком случае мог потребовать испытания поединком, что не противоречило закону.
— Отчего же государству понадобился подобный орден?
— Отчего? — невесело засмеялся Мананнан. — Да оттого, что слабым тоже нужны защитники. Что тут непонятного?
— Стало быть, кроме рыцарей Габалы, за слабых больше некому заступиться?
— Верно, некому. Надеюсь, что когда-нибудь орден будет восстановлен.