Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Снисаренко Александр Борисович

Избрав основным полем своей деятельности южные моря, арабы, когда подошло время, взглянули и на се­вер. На севере широко расстилалось многоисплытое Море Среди Земель, и жители его побережий уже от­лично знали товары Востока, с ностальгической ноткой вспоминая те времена, когда эти товары можно было задешево купить в любой портовой таверне. Их достав­ляли торговые парусники Леванта, Египта, Архипелага. Слава древних «кораблей Библа» засияла новым при­тягательным блеском в алчных глазах арабских купцов, называвших эти корабли «джуди» - иудейскими. С ко­раблями моря соперничали корабли пустыни, столь же медлительные и нарядные: бесконечными вереницами тянулись по суше тяжко нагруженные караваны, спе­ша за своими сказочными прибылями.

Вполне естест­венно, что и морские трассы, и караванные тропы ревниво оберегались от чужого глаза и тщательнейше охранялись. Чтобы завладеть ими, требовались превос­ходящие армии и военные флоты.

У арабов боевых кораблей не было. Сколько раз эти южные гости отваживались появляться в том осином гнезде, в какое превратили Средиземное море пираты-профессионалы и пираты-любители всех мастей и калибров, сколько их кораблей осталось на его дне - этого не подсчитает никто. И никто не скажет, когда и при каких обстоятельствах вызрела у арабов мысль о том, что нужен военный флот - оберегать торговые парусники, береговые базы и места складирования товаров, а при случае и ухватить то, что плохо лежит и не очень-то надежно охраняется.

Они начали строить его во второй половине VII века, когда морское могущество Византии достигло зенита. Теперь флот понадобился арабам еще и для то­го, чтобы принести правую веру в те места, куда не в состоянии были проникнуть всадники и пехотинцы. Кроме того, как раз в это время появилась необходи­мость в защите верфей Акки и Сура, Александрии и Равды, одно за другим спускавших со стапелей новые купеческие суда арабов и подлечивавших старые.

Служба в военном флоте с самого начала стала чрезвычайно почетной, даже с оттенком некой святости. Ее домогались всеми мыслимыми и немыслимыми сред­ствами, поэтому контингент арабских моряков был, что называется, «один к одному», выбор был здесь неогра­ничен. Дело в том, что кроме всегда своевременно вы­плачивавшегося (за этим внимательно следил визирь) вполне достойного жалованья, равного жалованью ар­мейских чинов, морякам причитались еще четыре пятых всей добычи - и это было узаконено в Коране! Только оружие и пленники доставлялись ко двору халифа...

Когда-то римляне, не имевшие флота, никакими усилиями не могли закрепиться в Сицилии, куда карфа­геняне перебрасывали морем свежие войска и припасы. История эта повторилась у осаждаемых арабами пор­товых городов Леванта, где они планировали строить свои корабли и основать самые богатые свои фактории. В роли карфагенян здесь выступили ромеи, и как много лет назад между римлянами и карфагенянами, так теперь между арабами и византийцами вспыхнула вековая неприязнь, требовавшая вечной войны.

Исторические аналогии можно продолжить. Подоб­но тому как греки тогда построили боевые корабли римлянам, а потом и ромеям, так теперь арабам помогли в этом деле потомки финикийских мореходов, согнанные ими со всей мусульманской вселенной на свои верфи.

По-видимому, арабы, превосходные знатоки геогра­фии, уже наметили вчерне план своих будущих завое­ваний и прикинули соотношение сил.

Стараниями халифа Омара был расчищен и бла­гоустроен давно заброшенный Нильско-Красноморский канал. По нему и вдоль него частью своим ходом, частью в разобранном виде на спинах мулов и верблю­дов были доставлены в Средиземное море первые кораб­ли арабов.

Александрия - вековая житница Рима - стала после этого более чем на столетие житницей Аравии, а на ее верфях зазвучала гортанная речь вчерашних бедуинов: поручив женщинам заботу о своих верблю­дах, они строили флот.

Новым великолепием заблистала древняя Акка. Ее гавань имела вход шириной около сорока метров, что открывало доступ в нее даже самым крупным весельным кораблям. Вход этот преграждался массивной це­пью - как в Карфагене, Милете, Константинополе.

В Александрии арабы подновили изрядно обветшав­ший маяк, внимательно изучили принцип

действия его механизмов и особенную заботу уделили его громад­ному полированному зеркалу, фокусирующему солнеч­ные лучи так, что, по свидетельству таджикско-пер-сидского поэта XI века Насира Хосрова, «если суд­но румийцев, шедшее из Стамбула, попадало в круг дей­ствия этого зеркала, на него тотчас же падал огонь, и судно сгорало».

Самым сильным противником, попавшим в поле их зрения, оказалась, естественно, Византта с ее огнеды­шащими дромонами. Первым чувством, овладевшим арабами при этом знакомстве, был страх. Он быстро прошел, но вновь появился после ряда катастрофиче­ских поражений на море. Даже Нильско-Красномор­ский канал, уже порядком к тому времени запущен­ный, был закрыт ими в 775 году ввиду угрозы кара­тельной экспедиции византийского военного флота в южные моря. (Его пытался оживить лет двадцать спустя Гарун ар-Рашид, но отказался от этой затеи и приказал отвести воды канала в озеро Биркет ал-Джубб, больше чем на тысячелетие прервав сообщение между двумя морями.)

Поэтому, не тратя драгоценного времени на инже­нерное теоретизирование, арабы поручили корабелам переоборудовать в спешном порядке торговые суда в военные, взяв за образец именно «дармун» (дромон). Задача оказалась несложной: она свелась, в сущности, к тому, чтобы изменить расположение гребцов, прикрыть их сверху просторной боевой палубой и устано­вить на ней всевозможную технику, включая пневмати­ческие и механические устройства для метания жид­кого огня.

Использовали ли арабы вслед за ромеями римский абордажный мостик корвус («ворон») - неизвестно, но скорее всего да, потому что, во-первых, дромон был во многом скопирован с либурны, где такой мостик был неотъемлемой деталью, а во-вторых, абордажные мос­тики упоминают, не вдаваясь в детализацию, и визан­тийские, и арабские источники. Возможно, впрочем, что здесь имеются в виду боевые площадки на баке и юте, поддерживавшиеся пиллерсами в виде навеса, но одно другого не исключает.

Для кораблей новых типов, особенно торговых, ни­чем не напоминавших привычные дау, арабы заимство­вали греческое слово «нав», очень похожее на их «зав» (дау) и тоже обозначающее просто судно, не­зависимо от его типа. Неизвестно, называли ли арабы своих судовладельцев завхудами или захудами, но это вполне можно допустить по аналогии с новорожден­ным словечком на (в) худа - калькой греческого «навклер» («худа» - хозяин, владелец).

Средиземноморские корабелы творили истинные чу­деса.

Древнеегипетское гребное грузовое судно бар-ит, ко­торое греки вслед за Геродотом именовали барис и которое в эпоху императорского Рима использовалось чаще всего как погребальная ладья, они превратили в грозную парусную бариджу - особо быстроходный корабль, навевающий ассоциации с пиратскими миопа-ронами киликийцев. Впрочем, с миопарона он и был, пожалуй, в основном «списан», судя хотя бы по несвой­ственному арабам прямому парусному вооружению. По-видимому, бариджа развивалась параллельно с ви­зантийской бардинн, менявшей свое звучание от года к году: барджиа, барджа, барза... Бариджи в числе сорока пяти человек своего экипажа имели хлебопека и плотника, что свидетельствует о дальности их разбой­ничьих рейдов, наверняка небезопасных, а также ме­тателей жидкого огня (наффатинов) и специальный абордажный отряд. Исходя из названия судна, хотя и заимствованного из Египта, но ставшего значимым у новых хозяев (бариджа - «несущее крепость»), и количества воинов (тридцать-сорок человек), оно имело на палубе башню по образцу византийских кораб­лей: в ней укрывались бойцы, а на верхней ее площад­ке стояли метательные орудия и сифоны с жидким огнем. Если бы какому-нибудь купцу первых веков на­шей эры сказали, что ему придется когда-нибудь спа­саться от барит, он рассмеялся бы шутнику в лицо! И вот - шутка стала явью. Бариджи уверенно потесни­ли миопароны во всех пиратских флотах.