Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Снисаренко Александр Борисович

Временное исчезновение с Балтики восточных гостей создало новую расстановку сил в этом бассейне, осо­бенно чувствительную для их западных собратьев.

Героическое прошлое балтийских славян все гуще покрывалось патиной времени. Легендами стали штур­мы Конунгахеллы и Сигтуны, навеки канули в Лету имена вождей, и достоянием истории стали их подвиги. Новые народы выходили на морскую арену Севера, но­вые языки зазвучали на балтийских берегах.

В 1147 году, когда Людовик VII вместе с немецким королем Конрадом III выступил во Второй крестовый поход на Восток, соотечественники Конрада организо­вали точно такое же нашествие на север. Его возглавили немецкий рыцарь Альбрехт Медведь (сын Белленштед-тского графа Оттона) и восемнадцатилетний герцог Саксонии и Баварии Генрих Лев, горевшие желанием обратить в святую веру славянских язычников. Оба похода, одинаково начавшиеся, одинаково и закончи­лись -

крахом. Людовик и Конрад едва унесли ноги из Леванта, Альбрехт и Генрих вынуждены были заклю­чить со славянами мир: первый - с князем бодричей Никлотом, второй - с князьями лютичей (тоже из клана бодричей) и поморян. Однако несколько лет спу­стя они все же захватили славянские земли, их населе­ние частью перебили, частью христианизировали, а за­тем заселили немецкими и нидерландскими колониста­ми. «Славяне везде поражены и подверглись изгнанию. И пришли от края океана сильные и многолюдные пле­мена, которые захватили славянские земли...» - пишет в «Славянской хронике» католический миссионер Гельмольд.

Альбрехт обосновался в бывшей столице гаволян Браниборе, захваченном после смерти гаволянского князя Прибыслава в 1150 году, и стал именоваться с тех пор маркграфом Бранденбургским. Генрих чуть позже сделался владельцем территории бодричей меж­ду Лабой и Одрой, которые получили теперь новые имена - Эльба и Одер. А примерно в 1160 году пало последнее бодричское княжество на балтийском побе­режье - Мекленбургское. Несмотря на все старания, Генриху не удалось онемечить до конца свое новое при­обретение, если не считать традиционной переделки на­звания, и мекленбургская великогерцогская династия на всем протяжении своей истории оставалась един­ственной славянской династией Западной Европы: она вела свой род по прямой линии от Прибыслава - сына Никлота. Узнав о гибели Никлота, сообщает Гель-мольд, его сыновья Прибыслав и Вартислав подожгли последнюю крепость ободритов Вурле «и скрылись в ле­са, а свои семьи переправили на корабли. Герцог, опустошивший всю землю, начал восстанавливать Зве­рин и укреплять замок... После этого сыновья Никлота вошли в милость к герцогу, и он отдал им Вурле (на реке Варнов, славянской Варнаве.- А. С.) и всю об­ласть». Что же касается столицы Бранденбургского маркграфства - будущей Пруссии,- то ею стал в 1307 году Берлин, слившийся воедино из двух рыбацких деревень на берегу Шпрее (славянской Спревы) - Кёльна и Берлина. В его гербе и сегодня красуется медведь - патрон Альбрехта.

Но это будет позже. А пока берега Швеции держат в страхе свевы, на острове Рюген свирепствуют хольм-рюгенцы, переселившиеся сюда еще в V веке во главе со своим вождем Хагеном, вождь племени гломмов Хеден дал свое имя острову Хиддензее, фризы с датчанами совершают самые настоящие крестовые походы на них на всех в 1217 и затем в 1227 году. Добираясь из Поль­ши в Померанию лесом, который еще в первой четверти XII века «не пересек ни один смертный», бамбергский епископ Оттон, «опасаясь разбойничьих налетов, при­казал делать зарубки на деревьях и валить стволы, чтобы облегчить путь себе и своему войску»,- свиде­тельствует немецкий хронист Герборд на рубеже XII и XIII веков.

Мало что изменилось с приходом новых хозяев, и можно поручиться, что такое положение сохранялось и столетия спустя. «Пиратство в Северном море,- сетует позднейший коллега Герборда,- а также в дру­гих районах у датчан, шведов, норманнов, саксов, вендов, русов, англичан и шотландцев настолько усили­лось, что от разбойничьих походов и набегов пиратов никто не был защищен ни на море, ни на суше. И если раньше пиратством занимались отдельные лица, то сей­час морской разбой стал делом целых наций и народов. Так, шведы грабили датчан и русов, датчане и норман­ны - англичан и саксов, венды - датчан, саксы - англичан и французов...» Война всех против всех явно не способствовала большой торговле.

А города между тем росли, и многие из них уже го­товы были принять в свои руки бразды балтийской эко­номики. Это было требование времени. Но им сильно докучали пираты. Гамбург и Любек, правильно оценив обстановку, первые поняли все преимущества норман­нских фелагов - торговых сообществ. И они возродили их на новом уровне, объединив свои торговые предста­вительства в Брюгге - сердце фламандской коммерции. Кастовые интересы уже тогда побуждали купечество этих городов защищать свои права не только от пира­тов, но и от своих конкурентов из Кёльна, Мюнстера и множества других германских городов, а также с острова Готланд, лежавшего на перекрестье торговых трасс.

В 1226 году гамбуржцы выступили соперниками Кёльна и на английском рынке, основав с разрешения Генриха III собственную контору в Лондоне.

Весной 1241

года, стремясь обезопасить себя от участившихся нападений пиратов, Любек и Гамбург за­ключили договор об охране своей торговли, торжествен­но подписанный в зале любекской ратуши. Первая статья его гласила: «В случае, если против наших или их горожан поднимутся разбойники и иные злые люди, начиная от места впадения в море реки, именуемой Тра­вой, и до Гамбурга, а также по всей Эльбе до моря, и будут чинить на наших и на их горожан вражеские нападения, то мы с ними и они равным образом с нами на одинаковых началах должны будут участвовать в расходах и тратах на уничтожение и искоренение этих разбойников». В 1267 году Любек последовал примеру Гамбурга и открыл в Лондоне свое торговое предста­вительство.

С этих пор скандинавам противостояла в северных морях мощная сила, и она еще тысячекратно возрастет через несколько десятков лет. Этот союз портовых го­родов Балтийского и Се­верного морей, созданный и направленный против пира­тов, стал называться Ганзей­ским или попросту Ганзой. Готское слово «ганза» озна­чает «толпа», на средненижненемецком оно стало озна­чать «союз, товарищество». К моменту образования это­го союза на побережье се­верных морей насчитыва­лось свыше трех тысяч тор­говых центров, но раздробленность Германии и междо­усобицы ее князей не могли создать условий для без­опасной торговли, и набожные немцы последовали древ­нему хорошо проверенному совету: помогай себе сам, и Бог тебе поможет.

Купеческое судно на печати Штральзунда XIV века.

Монополисту германско-английской торговли Кёль­ну ничего другого не оставалось, как только смириться и примкнуть к этому союзу, возглавляемому купцами вольного города Любека. В 1299 году представители Ростока, Гамбурга, Висмара, Люнебурга и Штраль­зунда прибыли в Любек, где заключили соглашение, что «впредь не будут обслуживать парусник того купца, который не входит в Ганзу». Ганза стала коллективным монополистом северной торговли, а ее сразу же вошед­шие в моду печати городов-участников - знаком госте­приимства и символом власти. Печати Висмара, Данвича, Любека, Ростока, Штральзунда дошли до нас в прекрасном состоянии и донесли изображения торго­вых судов того времени - в основном коггов, отчего их называют также «когговыми печатями». На одной из них, изготовленной в Данциге на рубеже XIII и XIV ве­ков, отчетливо просматриваются «вевлинги» - ванты. Это едва ли не первое их изображение, известное нам сегодня.

Одна из основных целей создания этого торгово-военного союза изложена в ряде более ранних поста­новлений. Еще в начале 1260-х годов будущие ганзейцы решили, что «каждый город по силе возможно­сти защищает море от пиратов и других злоумышлен­ников, так, чтобы торговцы морские могли свободно справлять свою торговлю». В 1265 году последовало уточнение: «Если на морях соберутся пираты, все го­рода должны, сообразно раскладке, производить за­траты на уничтожение их».

В 1293 году членство в Ганзе оформили двадцать четыре города, а к 1367 году их количество возросло более чем втрое. Торговые представительства ганзей­ских купцов имелись кроме Лондона в Бергене и Брюгге, Пскове и Венеции, Новгороде и Стокгольме. Ганза устраивала свои великолепные ярмарки в Дублине и Витебске, Плимуте и Познани, Осло и Франкфурте, Праге и Нюрнберге, Амстердаме и Нарве, Варшаве и Вильнюсе, и еще в десятках городов всей Европы. В любом из них можно было купить и продать все, что душе угодно, от колесной мази или вяленой рыбы до самых утонченных и экзотических предметов роско­ши Востока, доставляемых итальянскими посредни­ками.

На ганзейских ярмарках фламандские полотна встречались с английской шерстью, аквитанские ко­жи - с русским медом, кипрская медь - с литовским янтарем, исландская сельдь - с французским сыром, рейнские вина - с египетской пшеницей, венецианское стекло - с багдадскими клинками.

Торговля, как и война, стала всеобщей, представ­ление о ее масштабах может дать речь венецианского дожа Томмазо Мочениго, произнесенная в 1420 году: из нее явствует, что товарооборот одной только Венеции в торговле с Ломбардией составлял два миллиона пять­сот сорок семь тысяч дукатов и приносил ежегодный доход купцам не менее шестисот тысяч. Три года спустя он указывал в своем завещании, что оставляет сооте­чественникам три тысячи триста сорок пять кораблей, готовых плыть, куда им укажут, тридцать шесть тысяч отлично обученных моряков и шесть тысяч искусных корабелов, вытесывающих на верфях, оборудованных по последнему слову техники, морское могущество Венеции.