Рыцари, закованные в сталь

Пайл Говард

После того, как трапеза закончилась, принц встал первым.

— Лодка ждет у набережной, — сказал он. — Если ты, Майлз, поедешь в Тауэр повидать отца до начала мессы, я, Вир и Пойнс поедем вместе с тобой. А вы, милорды и джентльмены, извините меня за то, что оставляю вас. Майлз, ты хотел бы взять кого-нибудь еще?

— Я хотел бы взять сэра Джемса Ли и моего оруженосца, мастера Гаскойна, если вы соблаговолите допустить их.

— Так тому и быть, — ответил принц, — мы остановимся у пристани Хауса, чтобы взять этого рыцаря.

Барка пришвартовалась к западному причалу Тауэра, навстречу принцу уже семенил комендант, рассыпаясь в любезностях. Он сразу же провел их туда, где помещался лорд Фолворт. Леди Фолворт встретила

их на лестничной площадке, глаза у матери были красны от слез, и когда Майлз нежно поцеловал ее руку, губы пожилой леди задрожали, и она быстро отвернулась, прижав к глазам платок. Бедная леди! Каких душевных сил стоила ей минувшая ночь и что еще предстояло пережить! Майлз не пытался скрыть от родителей, что его ждет либо победа, либо смерть.

Когда Майлз отошел от матери, к нему приблизился отец Эдуард, и они тепло приветствовали друг друга. Старый священник прибыл в Лондон днем раньше, чтобы не оставлять семью друга в дни страшных испытаний.

Сказав несколько добрых слов, принц со своими спутниками удалился. И разговор шел в кругу самых близких, включая Гаскойна и сэра Джемса Ли.

Пришлось многое обдумать и обсудить, в том числе самый трудный вопрос: как поступить леди Фолворт, если бой закончится не в их пользу. Наконец Майлз попрощался, поцеловал плачущую мать, пытаясь ободрить ее. Отец Эдуард проводил его до пристани Тауэра, Майлз опустился на колени, и добрый священник благословил его, осенив крестным знамением. Принц ожидал Майлза в крепостном саду, и когда лодка двинулась вверх по течению к Скотленд-Ярду, все задумчиво приумолкли, даже такие балагуры, как Пойнс и Вир.

Было примерно без четверти одиннадцать, когда Майлз и Гаскойн отправились на ристалище. Принц Уэльский вместе с большей частью своей свиты выехал в Смитфилд еще раньше, оставив шесть молодых рыцарей из своей свиты в качестве эскорта для молодого бойца. И вот наконец ворота Скотленд-Ярда распахнулись и вся кавалькада, сверкая доспехами, поскакала к Стрэнду. Дул мягкий бриз, ласково светило солнце, и, казалось, погода предвещает свадьбу, а не бой не на жизнь, а на смерть.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Кодекс правил так называемого судебного поединка как одного из видов «Божьего суда» был составлен в дни правления короля Эдуарда III для младшего из его сыновей — Томаса Вудстока. В этой грамоте предусматривалась каждая мелочь, и с тех пор поединки проводились в соответствии с дуэльным кодексом.

И, следуя этим правилам, Майлз Фолворт появился у восточных ворот ристалища (через восточные ворота предписывалось въезжать лицу, бросившему вызов), сопровождаемый Гаскойном и двумя молодыми рыцарями, которые находились в его эскорте.

У барьера его встретил адвокат Уиллингвуд, юрист, который вел дело Фолвортов в Высшем рыцарском суде и должен был сопровождать его во время принесения присяги перед королем. Майлз назвал себя, представившись констеблю и распорядителю с их ближайшими помощниками. Это выглядело так: констебль взял его лошадь за поводья и громко произнес:

— Стой, сэр рыцарь, и скажи мне, почему ты пришел с оружием к воротам этого ристалища. Как твое имя? И откуда ты?

Майлз отвечал:

— Я Майлз Фолворт, рыцарь ордена Бани милостью Его Величества короля Генри IV и посвященный им, пришел сюда, чтобы подтвердить свой вызов Уильяму Брукхёрсту, графу Альбану, которого я обвиняю в нарушении рыцарской чести, вероломстве и лжесвидетельстве против Гилберта Реджинальда, лорда Фолворта, обвиненного им в измене Его Величеству королю Англии. Да защитит Бог мою правоту!

Когда он закончил свою речь, констебль придвинулся к нему и сделал ритуальный жест, коснувшись забрала

и посмотрев в лицо рыцарю, как бы устанавливая его личность. Затем он приказал открыть ворота и впустить Майлза с его людьми на ристалище.

Вдоль южной стороны ристалища была возведена высокая трибуна для короля и тех, кто будет наблюдать за поединком. Она почти не отличалась от той, которая была построена в замке Дельвен, когда Майлз впервые участвовал в поединке после своего посвящения в рыцари — такой же помост для короля, драпировки, занавеси, хлопающие на ветру флаги и вымпелы. Однако здесь не было любезных дам, вместо них Майлз видел только лордов и рыцарей с нахмуренными бровями. Ни смеха, ни веселых возгласов и оживленной болтовни — повсюду чопорные лица и какая-то угрюмая тишина.

Майлз сидел на лошади, которую вел Гаскойн, рядом шли адвокат и констебль, все они двигались к открытой площадке перед королевской трибуной. Достигнув указанного места, Майлз остановился, и констебль, подойдя к лестнице, которая вела к помосту, громко объявил, что бросивший вызов прибыл на ристалище.

— Тогда зови ответчика! — сказал король. — Ибо близится полдень.

День был очень теплым и безоблачным, солнце заливало арену и слепило глаза. Наверно, далеко не всякий современный мужчина мог бы выдержать жар раскаленных лат, от которого Майлза защищали лишь кожаная куртка и тонкое трико. Но в те времена рыцари упражняли свое тело так, чтобы легко переносить капризы погоды. Тем не менее Майлз поднял забрало шлема, чтобы освежить лицо, когда ожидал прибытия своего противника. Он посмотрел вверх, на трибуны, и даже среди множества незнакомых лиц ему удалось кое-кого узнать: принца Уэльского, приятелей по Скотленд-Ярду, герцога Кларенса, епископа Винчестера и некоторых дворян из партии графа Хауса, которые увивались вокруг принца в течение прошлого месяца. Его взгляд недолго задержался на них и скользнул вверх, остановившись на квадратной ложе, похожей на место для подсудимых в современном суде. В этой ложе сидел его отец с графом Хаусом по одну руку и сэром Джемсом Ли по другую. Лицо отца отличалось особой бледностью, но на нем было выражение той характерной бесстрастности, какая свойственная слепым. Граф также был очень бледен, и его глаза пристально следили за Майлзом, словно стараясь проникнуть в самую глубину его сердца и убедиться в том, что ни страх, ни сомнения не могут поколебать его мужества.

Тут он услышал, как со всех сторон раздались крики герольдов, предваряющие появление его противника.

— Ойе! Ойе! Ойе! Уильям Брукхёрст, граф Альбан, вступи в бой! Докажи свою правоту перед королем! Ответь на вызов Майлза Фолворта, вставшего за Гилберта Реджинальда Фолворта! Ойе! Ойе! Ойе! Да придет ответчик!

Так они продолжали кричать, пока по внезапному повороту лиц на трибунах Майлз не понял, что появился его враг.

Он увидел графа и его слуг, въезжающих через внешние западные ворота, констебля и распорядителя, совершающих положенный ритуал. Затем открылись внутренние воротца и на арену вышел граф Альбан, с ног до головы одетый в доспех из великолепной миланской брони без накидки и каких-либо украшений. Когда он проходил мимо Майлза, тот опустил забрало и замер в полной неподвижности, пока оглашались запутанные положения кодекса.

Наконец чтение закончилось, и Майлзу пришлось исполнить еще несколько формальностей, отвечать на вопросы и давать обещания относительно соблюдения правил. Вскоре они с Гаскойном были уже на восточной стороне ристалища.

Когда его верный друг и оруженосец в последний раз проверял оружие и латы, распорядитель и помощник подошли к молодому воину и привели его к последней присяге в том, что он не имеет запрещенного оружия.

Оружие, разрешенное Высшим судом, было затем тщательно осмотрено и проверено. Оно состояло из длинного меча, кинжала, палицы и короткого копья, так называемого глевлота, с массивным острием в форме лилии.