Рыцари
Шрифт:
Войдя в конюшню, Дэйн оседлал Пелея. Огромный свирепый жеребец затоптал уже не одного злополучного конюха, поэтому Дэйн больше не пользовался их услугами. Эдвард, решивший, как видно, присоединиться к брату, вывел во двор своего старого мерина. Дэйн улыбнулся, узнав потертое седло.
— Я хочу поговорить о Глориане, — заявил Эдвард, когда они подъехали к воротам, которые были открыты, несмотря на проблемы Гарета с соседом, бароном Мэрримонтом.
— А я нет, — ответил Дэйн, когда копыта их коней глухо застучали по древнему деревянному мосту. —
Дорога, вьющаяся рядом с пустым рвом, была обсажена дубами. Их листья трепетали на ветру, ловя солнечный свет. Все тревоги вдруг оставили Дэйна, и он просто тихо радовался тому, что снова дома.
— Я буду наемником, — сказал Эдвард. — Как ты. Может быть, я поеду воевать с турками.
Ужасные образы — призраки прошлых сражений — пронеслись перед глазами Дэйна. Он видел, что делали знаменитые турки на войне и что делали с ними. Но за долгие годы службы он научился загонять страшные воспоминания в самые дальние уголки памяти. Вот и сейчас он снова встряхнул головой и улыбнулся.
— Это твоя жизнь, — просто сказал он. — Ты волен распоряжаться ею. — И тут же Дэйн увидел лицо Глорианы, ее ироническую усмешку, когда дерзкая девица заявила ему, что и она имеет право распоряжаться своей жизнью.
— А ты? — спросил Эдвард. — Ты когда-нибудь поедешь еще воевать ради денег?
Скрипнуло седло, когда Дэйн повернулся к своему младшему брату.
— Когда я сам буду знать ответ на твой вопрос, Эдвард, — произнес он, — то непременно скажу его тебе. Война — это не игрушки, Эдвард. Это не битва понарошку, когда двое юнцов с мечами воображают себя рыцарями, это не партия в шахматы. Нет, это жестокое, безобразное ремесло, пот и кровь, и я устал от этого.
— Ты стар, — выдал Эдвард как нечто само собой разумеющееся.
Дэйн расхохотался, вспомнив, что так же думал и о Глориане, боясь найти ее седой, сморщенной, беззубой каргой. Каким же он был глупцом — таким же, как сейчас Эдвард!
— Да, — сказал он, понимая, что спорить сейчас бесполезно. — Я уже стар и ни на что больше не гожусь, кроме как лежать у камина, как охотничий пес, загнавший в своей жизни немало зверья.
На сей раз Эдвард промолчал, и Дэйн облегченно вздохнул. Он был солдатом, командиром. Он не привык вести праздные речи и на дух не переносил подобные разговоры. Он уже понадеялся было, что они в молчании достигнут аббатства, как юноша заговорил вновь.
— Я бы стал ухаживать за Глорианой, — пробормотал мрачно Эдвард. — Она красива, добра, жизнерадостна. К тому же еще и умна.
— Леди разделяет твои чувства? — спросил Дэйн. Ворота аббатства были заперты, и Дэйн свесился с гладкой черной спины Пелея, чтобы достать до задвижки. Вот, подумал он, признак беззаботности или наивной веры в мир и спокойствие: врагам не составило бы труда попасть в монастырь.
— Глориана вбила себе в голову, что влюблена в тебя, — с восхитительной прямотой ответил Эдвард. — Но со временем это у нее пройдет.
Дэйн припомнил прощальные слова Глорианы: «Отправляйся в ад и гори там синим пламенем, мне на тебя плевать!» Он печально улыбнулся, въезжая в ворота. Ей не составит труда позабыть о своей «любви». Но почему его это так огорчает? Лучше и быть не может: Глориана перестанет думать о нем и удалится в монастырь, такой, например, так этот, чтобы провести в нем свои дни, посвятив их служению Господу.
Аббатиса, сестра Маргарет, вышла во дворик, чтобы встретить приезжих. Как и все монахини ее ордена, она была одета в простое длинное серое платье и серый же чепец. Увидев Дэйна, она приветливо улыбнулась, отчего по всему ее лицу разбежались тонкие лучики морщинок.
— Итак, — сказала она, когда Дэйн сошел с коня, — это правда, что мы слышали: вы наконец-то вернулись в родной Хэддей.
Дэйн посмотрел на видневшийся в отдалении замок.
— Я вернулся, это так, но не в Хэдлей, а в Кенбрук-Холл, — ответил он. — Я буду жить там, как только улажу кое-какие дела.
Эдвард возмущенно хмыкнул, но ничего не сказал.
— Как поживает леди Элейна? — спросил Дэйн. Сестра Маргарет протянула ему руку, и Дэйн слегка пожал ее. Они с сестрой Маргарет были очень привязаны друг к другу.
Аббатиса вздохнула и пошла впереди братьев по обветшалым камням монастырского двора. Аббатство, как и Кенбрук-Холл, было старым, с историей, уходившей корнями в глубину веков. Основание его передавалось, как легенда, из уст в уста, не зарегистрированное ни в одной хронике прошлых лет.
— Она говорит, что знается с эльфами, — ответила аббатиса. — И это действительно так, что леди Хэдлей все молодеет и молодеет, тогда как все мы стареем. Иногда мне начинает казаться, что все это вовсе не сказки, что она не только знакома с маленьким народцем, но и сама — одна из них и посвящена в их таинства.
— Наверное, вы просто слишком много общаетесь с ней, — предположил Эдвард.
Дэйн обернулся к младшему брату и бросил на него такой взгляд, от которого Эдвард съежился.
В одном из уголков маленького дворика сидела Элейна. Ее изящная фигурка была залита ярким светом, на губах — нежная улыбка, лицо поднято к солнцу, а глаза закрыты. Волосы ее сияли, как золотая пряжа, а платье из тонкой материи, легкое, как паутина, трепетало на ветру и, казалось, жило своей отдельной жизнью, как трава или пташки в ветвях дуба.
Элейна открыла глаза и без удивления взглянула на своих гостей. Выражение лица у нее было спокойное и строгое. Когда она поднялась им навстречу, Дэйну невольно подумалось: «Если Элейна умалишенная, тогда и я тоже».
— Дэйн, — произнесла Элейна, приподнявшись на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. — Как ты вырос с тех пор, как я видела тебя в последний раз. И нет шрамов, по крайней мере, на теле. Это хорошо.
— Миледи, — поприветствовал ее Дэйн и хотел было поклониться, но она удержала его за плечи. Элейна посмотрела ему в лицо и разглядела слезы, которые так и не наполнили его глаза.