Рысюхин, что ты пил?!
Шрифт:
— Насчёт бумаг. У Жабицкого осталось моё заявление — я листы так же закрыл той, упрощённой нотариальной печатью, так что порвать их запросто не получится, выкидывать подобное, чтобы его кто-нибудь нашёл — тем более не будет, чтобы приятеля не поставить в неловкое положение.
— Приятеля?
Я изложил дедовы соображения, только более «причёсанные», и ещё кое-что, что вспомнил по дороге.
— Возможно, возможно, хотя и не факт…
Выйдя из здания жандармерии, я решил — раз уж занятия всё равно пропустил, гулять, так гулять!
«Официант,
«Какой официант, какой воды?!»
«Это анекдот, про бедных студентов в ресторане».
«А причём тут вилки?!»
«До утра сидеть будут!» — заржал дед.
«Тьфу на тебя!»
За время этой пикировки я достал мобилет и дозвонился до профессора Лебединского с целью напроситься на репетицию к студентам, если она сегодня есть. Оказалось, что через полчаса начинается, и мне будут рады. Ну, посмотрим, рады или нет.
Девушки (а их, кроме памятных Мурки-саксофонистки и не представившейся баянистки было ещё три — одна из них пела «вторым голосом», ещё две занимались хореографией номера, что бы это ни значило) обозначили ритуальный поцелуй в щёку, парни пожали руку и выглядели все приветливо.
Потом я сидел в уголочке и смотрел, как студенты репетируют свои учебные номера. Иногда было довольно мило, порой предельно наивно. Забавным показалось, когда стали пытаться положить на музыку стихотворение из школьной программы, причём жанр, на мой взгляд, совершенно не соответствовал настроению стихотворения.
«Ага, как некрасовское „Однажды в студёную…“ на мотив „Варшавянки“. Хотя „Варшавянка“ такая зараза, что на её мелодию вообще почти всё кладётся, максимум — с минимальными переделками. Школьная программа так вообще вся, по-моему. Великая, в каком-то смысле, мелодия. За что школьники над ней и издевались от души».
«Хм… Говоришь, универсальная мелодия?»
«Не-не-не! Не дай боги, здесь она тоже есть — дело даже не в том, что в плагиате обвинят, а в том, что песенка настолько революционная, что Мурлыкин лично ласты завернёт нам, если услышит. Сначала надо убедиться, что здесь, в этом мире, такого не поют, потом проверить, потом уточнить проверку и перепроверить уточнение».
Тем временем дошли и до «Кошек». Саксофонистка демонстрировала по-настоящему кошачью пластику, аккордеонистка заставляла свой инструмент то петь, то мяукать. В проигрыше между первым и вторым заходами девчата опять увлеклись, устроили что-то вроде соревнования между собой, которое затянулось минуты на три, и могло, наверное, тянуться дольше, если бы не многозначительный хмык профессора.
После исполнения песни девушки, саксофонистка и аккордеонистка, подошли ко мне с вопросом:
— Ну, и как у нас получается, с точки зрения автора?
— Просто замечательно, на мой взгляд!
— А на слух? — Обе захихикали.
— И на слух замечательно. А если бы ещё узнать, как зовут таких красавиц. Познакомиться, так сказать, чуть ближе.
Мурка фыркнула, точно как кошка.
— А оно надо, знакомиться ближе со всеми подряд?
— Ну, совсем уж со всеми не стоит, согласен. Но мы-то вроде как уже не совсем чужие, можем и подружиться?
В ответ на это получил ещё один фырк. Ситуацию разрядила вторая подружка:
— Это Мурка, — сказала более полненькая, или, скорее, плотная девушка. — То есть, Маша М…
— Маша!!! — перебила её подруга. Похоже, официального представления она не хотела. И продолжила: — А это — Ульяна.
— Очень приятно! И имена красивые, почти как их хозяйки. Ну, моё имя во, наверное, знаете — я Юра.
— Ага, очень юркий, похоже, — Маша всё никак не могла успокоиться.
Тем не менее, несмотря на периодическое фырчание Мурки, мы довольно мило пообщались следующие минут пятнадцать, и порой даже начинали переходить от песни к чему-то более общему, а то и личному. Причём Ульяна казалась более расположенной к общению, в итоге даже не выдержала и возмутилась:
— Мурка, ну что ты топорщишься! Вроде же неплохо вместе общаемся!
— Может, ещё и продолжим где-нибудь? — рискнул я поддаться на подзуживания деда.
— Вот ещё! Я и сама по себе могу найти, чем заняться!
— Сама по себе, сама по себе… — дед начал транслировать мне песенку, которую я бездумно начал напевать. — Так, девочки, подождите минутку!
Я вытащил из саквояжа блокнот и карандаш, после чего начал набрасывать слова, причём немного видоизменяя то, что слышал от деда. Заодно обдумывал варианты исполнения — то, что слышал, казалось мне каким-то пресным, беззубым. Как будто выдрано из чего-то большего.
«Ага, это из детской звуковой сказки, потом ещё вроде мультик был по её мотивам. Про кошку, которая гуляла сама по себе».
Размышления о мелодии (дед пытался помогать напевая, но получалось у него не очень) и внутренний диалог вполне себе выглядели задумчивостью в процессе творчества. Неведомо почему, но к нам подтянулись и остальные студенты, окружив нас троих.
— Так, я тут из услышанного и увиденного кое-что слепил. Стихи получились предельно простенькие, но зато из-за этого хорошо кладутся чуть ли не на любую мелодию. Можно в манерном, салонном стиле, а можно и что-то более бодрое зарядить. Сейчас подберу варианты, подождите немного.
Я попросил гитару и пару минут перебирал струны, компонуя аккорды и рифы. Вроде что-то начало получаться.
— Но прошу учесть, что это так, черновик наброска, не более.
Я Мурка, кошка, кошка,
Знакомы мы немножко,
А близкого знакомства
Ни с кем я не ищу —
Ведь я сама по себе, сама по себе, сама по себе гуляю!
Сама по себе, сама по себе, сама по себе брожу![1]
Первый куплет я пел нарочито томным и манерным голосом, медленно лениво. Во втором добавил бодрости, в третьем даже пытался выдать в конце каждой строчки что-то джазовое.