Рысюхин, что ты пил?!
Шрифт:
Уже перед моим уходом отставной штабс-капитан Мошкин спросил:
— Извините, если вдруг не в своё дело лезу, но где вы, господин Рысюхин, боеприпас пополняете? В нашу ружейную лавку не заходите, хоть стреляете и немало. Неужели с собой привезли так много? Не подумайте дурного, я не из любопытства, просто если вдруг прорыв — не останетесь ли с одним барабаном?
— Что вы, господин капитан, какие обиды! Вопрос по существу. Макров у меня, действительно, запас приличный — закупил оптом со скидкой у соседа, который их производит официально. А пули сам делаю, не велика наука, свинец же в прутках куда дешевле выходит. Со временем, возможно, и макры для себя сам готовить научусь.
А буквально через полчаса после моего возвращения
— У меня есть основания полагать, что вы, господин Рысюхин, неоднократно и грубо нарушаете правила противопожарной безопасности, несмотря на полученный при заселении инструктаж — он кивнул в сторону коменданта. — Нам необходимо осмотреть вашу комнату на предмет проверки и обнаружения улик.
— Проходите, пожалуйста. Если всё в рамках правил, то я всегда готов к сотрудничеству. А в чём выражается моё, якобы, нарушение?
— У вас есть оснастка к вашему оружию, в частности — пулелейка?
— Да, конечно!
— Потрудитесь предъявить к осмотру!
— Сейчас, найду только. Ни разу не доставал ещё с приезда, где-то глубоко лежит.
— Ничего, мы подождём!
Я вытащил чемодан и, порывшись в нём, извлёк искомое устройство. Жабицкий потребовал:
— Откройте! — и недоумённо уставился на обнаружившийся внутри слой пыли, но быстро взял себя в руки и выдал следующее требование:
— Какие ещё есть приспособления для плавления и литья металла? Предъявите их немедленно!
— Больше ничего нет.
— Не увиливайте! У нас есть достоверные сведения, что вы занимаетесь изготовлением пуль и картечи к своему револьверу, причём мастерские не посещали ни разу!
Я демонстративно вздохнул, затем взял пруток свинца, отщипнул от него кусок голыми пальцами, прикатал в руках защип. Затем зажал между ладонями и пустил силу, после чего показал заготовку, которая приняла нужный размер и форму. Потом ещё в два приёма сформировал внутреннюю полость и внешнюю поверхность с кольцевыми проточками. Остатки металла прилепил, как глину, обратно к прутку.
— Как-то так. У меня в стихии металла уже ноль семь из трёх целых и двух десятых. Это позволяет хоть и с некоторыми усилиями, но достаточно уверенно работать с таким пластичным и податливым, во всех смыслах, металлом, как свинец. Плюс тренировка в магии. Я ответил на ваши претензии?
— Да, вполне. Извините за беспокойство!
Недовольный Жабицкий развернулся и выскочил за дверь прежде, чем я мог потребовать от него извинений ещё и за беспочвенные обвинения. Я же, закрыв дверь, сел вспоминать, кто мог слышать наш разговор с заведующим стрельбищем, и кто из слышавших «стучит» ротмистру. А ещё — когда, наконец, Жабицкий всё-таки прочитает моё личное дело и перестанет совершать такие откровенные глупости. Ведь не может же он быть таким дураком, каким кажется, если до не самого малого чина дослужился? Конечно, ротмистр ротмистру рознь, в зависимости от рода войск и прочих обстоятельств, но это в любом случае как минимум эквивалент армейского штабс-капитана, как максимум — полковника. А у нас в роду, напомню, только один человек до «штабса» дослужился, и то — получил это чин при выходе в отставку.
Ещё за это время комендант получила посылку от бабушки, где помимо оговорённых двух бутылок с вариантами голубичной настойки лежала бабушкина самодельная вишнёвая настойка, баночка смородинового варенья и письмо, о содержании которого Петровна ничего не сказала. Похоже, я сделал ошибку, познакомив родную бабушку с той, которая вполне может посчитать себя «приёмной». Если они снюхаются, это может быть «ой». От таких перспектив даже дед притих. Я же, пользуясь случаем, рассказал об особенности используемых родом этикеток, что ни в коем случае ничего нельзя вливать в бутылку, даже возвращать только что налитую настойку, иначе бумажка отвалится. Да, на этих бутылках красовались большие надписи «Особая партия» и «Не для продажи», но функционал этикеток был полный.
Управляющий по телефону отчитался мне, что в адреса постоянных покупателей и оптовых торговцев разослали «на пробу» и в качестве гостинца по сто пятьдесят бутылок, ещё по тридцать были в моём личном запасе и по двадцать — в «обменном фонде» у управляющего. Вся партия официально была проведена по документам как изготовленная «для рекламных целей и изучения сбыта», а потому даже акцизами не снабжалась, однако дед был уверен, что часть подаренного будет всё же продана. Также он отчитался о том, что поставил бродить сусло на кукурузном и картофельном солоде и заготовил дубовые бочки, обожжённые и нет, для «правильной» выдержки будущих продуктов перегонки. Дед уверен, что с этим экспериментатором мы «кашу сварим» и вообще нам с ним очень повезло.
Ещё я поймал себя на мысли, что после моего поступления дела рода вроде как стали налаживаться, но при этом моя учёба напрямую никак на них не повлияла, и повлиять не могла. Но если бы я не поехал в Могилёв, то как минимум половины возможностей даже не увидел бы. Мистика какая-то. Сказал бы, что игры богов, но почти уверен, что Рысюха свою лапу если и приложила, то косвенно.
Глава 22
«То густо, по пусто» — так прокомментировал дед третий за неделю вызов в лабораторию для проведения экспертизы при том, что до этого больше двух недель я не был востребован. В лаборатории всё было привычно-душевно. Сотрудники приветствовали, делились соображениями по поводу голубичной настойки и интересовались ходом учёбы, заодно делились историями из своего студенческого прошлого. Гена «Зубы» особенно старался подколоть, выдавая советы насчёт того, каким именно зубом лучше грызть гранит науки, за что и поплатился. Я в ответ выдвинул тезис о важности внимательности в работе, с чем у Гены были определённые проблемы, а потом проиллюстрировал это анекдотом из дедовской коллекции, который готовил вообще-то на своеобразную «дань» Светлане Мефодьевне. Только заменил студентов-медиков и профессора на молодых лаборантов и заведующего[1]. Ладно, ладно — я ещё в первый день знакомства эту историю Пескарскому обещал. И вот, наконец, дождался более-менее подходящего случая.
На вопрос об увеличившемся количестве вызовов наш Премудрый Пескарь усмехнулся и сказал:
— Узнали, распробовали и поверили. Сперва информацию о появившейся возможности развёрнутые химанализы делать, причём быстро, большинство следователей пропустили мимо ушей. А кто и запомнил, не понимали всех возможностей, а то и не верили в нас. Но после парочки успешно раскрытых дел — взбодрились и возбудились, сейчас вообще вал пойдёт, какое-то время будут слать всё подряд, надо или нет. Я, пожалуй, буду группировать по нескольку заявок в один вызов, иначе вам тут поселиться придётся. Потом привыкнут, станут назначать только действительно нужные экспертизы.
С одной стороны, востребованность греет душу, как и приносимая польза, с другой — количество суеты и беготни совсем не радуют.
На этом же выезде в город меня «поймал» по телефону профессор Лебединский, пригласил приехать, забрать пригласительный билет на концерт, где будет исполняться в том числе и «Надежда». Слово за слово, зашёл разговор и о коммерческих перспективах нашей совместной деятельности.
— Диск с «Дубом» уже напечатали партией в двадцать тысяч экземпляров, вот-вот начинают рассылать по магазинам, в ходе продаж свои десять тысяч вы получите, даже не сомневайтесь. Обычно тираж десять тысяч делается, но по результатам продаж пробной партии фирма решила рискнуть. А, между прочим, двадцать пять тысяч проданных пластинок — это «Серебряный диск», вполне себе уважаемая награда! Дебютировать сразу в «серебре» — дорогого стоит!