Рюмка студеного счастья
Шрифт:
Тимофей попробовал выматериться, но изверг из себя только нечленораздельное мычание, почти сразу сменившееся страдальческим хрипом.
— Оум-хррр…
Он попробовал открыть глаза, но ничего не получилось. Следующие секунды ушли на то, чтобы вернуть власть над собственными руками и распялить пальцами, отказавшиеся повиноваться веки.
А когда глаза отрылись, он увидел…
Увидел…
Панталоны.
Нежно-салатового цвета, байковые, с начесом.
Панталоны почему-то висели на люстре.
Старинной бронзовой люстре. Отблескивающей
— Мама… — жалобно прошептал Тимофей и от ужаса сразу закрыл глаза, потому что кое-что вспомнил. — Мама, роди меня обратно…
Но тут же отрыл вновь и завертел головой по сторонам, потому что не поверил своей памяти.
«Это кошмар… — бубнил он сам себе. — Просто кошмар. Такого не может быть…»
Увы, реальность оказалась еще страшней.
Гораздо страшней.
Рядом с кроватью, стояло кресло. А в кресле…
В кресле вольготно развалилась Дуся, та самая пионервожатая, которую Тим приказал оставить.
На Дусе был надет китель с ефрейторскими лычками на погонах и почему-то офицерские хромовые сапоги.
А на шее криво повязан пионерский галстук.
И все.
Больше ничего на ней не было.
Из-под кителя выпирали мощные груди с большими сосками, а внизу живота, между раскинутыми ногами кучерявилась обильная рыжая поросль.
Весь пол покрывали пустые бутылки…
Тим в полном замешательстве повел взглядом и увидел Бурбона.
Медоед смотрел на хозяина с большим уважением.
Тимофей еще раз выматерился, на этот раз, неожиданно, членораздельно и…
И окончательно проснулся.
Окончательно проснулся.
Сообразив, что видение было сном, он вздрогнул и осторожно повел взглядом по сторонам.
Со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Небольшая, уютная комната, от боковой стенки голландской печи исходит живое тепло, немного тяжеловесная и старомодная, но красивая мебель в классическом стиле из мореного дуба, а на полу пушистый персидский ковер. На полках стоят ряды книг в золоченых переплетах, на столике красуется старинный глобус и торшер с шелковым абажуром в углу.
— Уютненько… — улыбнулся Тим.
Когда заселялись в резиденцию, он сам выбрал себе эту комнату, потому что ее интерьер очень напоминал ему комнату деда в квартире знаменитого "Дома академиков' на Ленинском проспекте.
Тимофей пошевелился, машинально прикоснулся к голове, но, вспомнив, что вчера не злоупотреблял алкоголем, еще раз улыбнулся. Вдел ноги в пушистые тапочки из оленьего камуса, накинул халат на пижаму и шагнул к окну, закрытому тяжелыми бархатными портьерами темно-бордового цвета.
Постоял немного, как в детстве дохнул на покрытое изморозью стекло, поелозил по инею пальцем, наведался в туалетную комнату и вышел в коридор.
В резиденции одуряюще пахло свежей выпечкой, а из двора доносился счастливый детский визг.
Тим быстро сориентировался и вышел на застекленную веранду.
В саду весело носились Аманда и Адель, они вместе с Рондой, Молли, Терезой и вожатой Евдокией лепили огромного снеговика. Бурбон им активно помогал, а точнее мешал.
Увидев вожатую, Тим припомнил свой сон и едва не захохотал. К счастью, на Дусе сейчас обошлось без кителя и «хромачей», она была одета в коротенькую опушенную овчиной дубленку, расклешенные джинсы и разноцветную вязаную шапочку с помпоном. При этом выглядела весьма по-современному и миленько.
— Это куда? — Аманда растерянно повертела большую морковку в руках, а потом решительно воткнула ее в снеговика.
В нижнюю его половину.
Все присутствующие жизнерадостно заржали.
Тим тоже улыбнулся.
— Доброе утро, мистер Бергер! — на веранде появилась румяная, молодая девушка в белоснежном фартуке поверх темного платья и кружевной наколке на высокой прическе — местная горничная Полина. — Вы будете здесь завтракать? Ваши друзья уже позавтракали.
Говорила она на вполне беглом английском.
Тим кивнул и присел за стол.
Полина начала ловко и быстро сервировать завтрак. На столе появились розетки с красной, черной икрой и янтарно-желтым маслом, форшмак, отдельно селедочка, сыры, ветчина, огромные корзины с горячей сдобой разных видов и очень много других яств.
Тима даже невольно сглотнул, при виде такого великолепия. Кормили в резиденции, конечно, просто замечательно, с купеческой роскошью.
В завершении горничная поставила на стол пышущий жаром старинный самовар, потом слегка наклонилась к Тимофею и заговорщицки подмигивая, заразительно зашептала, перейдя на русский.
— Могу налить водочки рюмашку, Тим Тимыч, с утра чудо как хорошо похмелиться, ежели вчера употребили, да чутка перестарались. Все мы люди, да, да под икорочку, прямо загляденье. Ну как? Я мигом…
Тим задумался. На сегодняшний день ничего не планировалось, никаких встреч и приемов, только вечером обещали покатать на тройках, но квасить с утра не хотелось. К тому же, оставался шанс, что коварные комми что-то подмешают в питье, для пущей сговорчивости фигуранта.
Впрочем, пока он думал, Полина уже метнулась на кухню и вернулась с запотелым хрустальным графинчиком и старинными лафитниками из желтоватого стекла, оправленного в серебро. Уже было, сама собралась налить водки, но Тимофей вежливо отказался, хотя нестерпимо хотелось пропустить песярик.
Пока он неспешно завтракал, на веранду выперся взлохмаченный и угрюмый Ван дер Бил.
— Что у нас на сегодня, сынок? — неприветливо буркнул он Тимофею, но тут же разулыбался Полине. Она все правильно поняла и сразу схватилась за графинчик.
Тим дождался, пока Питер похмелится и ответил на его вопрос.
— Сегодня день отдыха, но после обеда нас повезут кататься на санях.
— Что такое «сани»? — Питер удивленно вздернул бровь.
— Карета на полозьях, чтобы ездить по снегу. Народная русская зимняя забава. Тебе понравится. А основная программа начнется завтра. Возможно. Но не уверен. Комми они такие комми.