Рюрик
Шрифт:
«Итак, послушай, сын, то, что, как мне кажется, ты обязан знать; обрести разумение, дабы овладеть управлением. Ведь и всем прочим я говорю, что знание есть благо для подданных, в особенности же для тебя, обязанного печься о спасении всех и править и руководить мировым кораблем…»
Этот обширный трактат – подлинная энциклопедия византийской внешней политики X в. Он содержит интереснейшие описания соседних с Византией стран и народов: печенегов, венгров, алан, хазар и, что для нас особенно важно, росов, с которыми Империя поддерживала в эти годы постоянные и, очевидно, мирные отношения, определенные последним на тот момент договором Игоря от 944 г. Все же Константин не
Вся девятая глава трактата полностью посвящена описанию действий росов, совершающих торговые плавания к византийским берегам. В ней большое внимание уделено описанию Днепровских порогов (они оказались затоплены после постройки Днепрогэса). Для всех порогов Константин приводит названия: «росские» и славянские. Например, один из порогов назывался по-росски «Улворси», а по-славянски – «Островунипрах», что значит «Островок порога».
Лингвистические исследования показывают, что эти названия наиболее убедительно объясняются из древнескандинавского языка. Всем им ученые подобрали скандинавские соответствия, а одно из них известно по рунической надписи с острова Готланд – на памятном камне, поставленном в честь неких готландцев, отправившихся на Русь и погибших на Днепре.
Но пусть аланы [42] , лишь бы не норманны…
Так как норманисты широко привлекают археологические свидетельства, антинорманисты тоже обратились к археологическим находкам для подтверждения своих взглядов. В Новгороде, да и на Рюриковом городище, известны фрагменты характерной прибалтийско-славянской керамики. Приводят сторонники славянского Рюрика и лингвистические доказательства: интересные параллели обнаружились между диалектом новгородских берестяных грамот и западнославянскими языками.
42
Аланы – ираноязычные жители Северного Кавказа, дальние предки осетин. Реальные связи Руси и аланского мира прослеживаются археологически – на уровне отдельных импортов женских украшений IX в. и, возможно, некоторых вариантов покроя дружинных кафтанов. Но о сколько-нибудь важной роли этого народа в ранней русской истории говорить не приходится.
Конечно, отрицать родство и связи некоторых западных и северных групп славян – значит закрывать глаза на очевидный факт. Археологические и языковые свидетельства тому действительно есть. Но как это приблизит нас к разгадке истории Рюрика? Да, древнейшая каменная крепость Руси – Любшанское городище близ Старой Ладоги – имеет ближайшие аналогии среди славянских крепостей на Дунае (не в южной Прибалтике!). Да, диалект новгородских грамот имеет прибалтийско-славянские параллели (это показал в своих исследованиях А.А. Зализняк). Но и Любша, и формирование языка ильменских словен – это VII–VIII вв., но никак не эпоха Рюрика. Ни археология, ни лингвистика не связаны в данном случае с сюжетом о призвании варягов. Да и сам летописец не дает повода относить русь и варягов к славянам: в начале «Повести временных лет» он помещает их в списки германских народов, а один раз – даже к финнам:
«В Афетове же части седять Русь, Чюдь и все языцы: Меря, Мурома…»
Факт фактом, но помним: факт не должен быть вырван из контекста. А контекст показывает, что западнославянская керамика на севере Руси сосредоточена в основном вдоль торговых путей и могла попадать в места находок именно как импортный товар, а вовсе не потому, что в этих местах обитали выходцы из прибалтийско-славянских земель. Кстати, характерных западнославянских погребений на Руси нет, а общее число импортов из южной Прибалтики во много раз меньше, чем число скандинавских древностей…
А теперь вернемся через археологию к уже упоминавшемуся яркому символу антинорманизма – соколу.
Археологам, изучающим Древнюю Русь, хорошо известны так называемые геральдические привески. Это металлические литые украшения в форме трапеции со сглаженными углами. Русские привески относятся к X–XI вв. На привесках изображен стилизованный трезубец – символ династии Рюриковичей (в наши дни подобный символ использован в гербе Украины). Что значил этот трезубец в древности, не знает никто, хотя различных предположений было высказано очень много. В числе этих предположений было и такое: перед нами не что иное, как стилизованное изображение сокола, того самого западнославянского сокола – «рарога». Хищник на привеске пикирует со сложенными крыльями (средний зубец геральдической фигуры – хвост сокола, боковые – крылья).
Такие привески могли носить княжеские дружинники или представители княжеской администрации, например, управители поместий. За пределами Руси привески с трезубцем известны у балтских народов – там они относятся к более позднему времени. У балтов привески полностью утратили геральдическое значение и превратились в обычное женское украшение.
Между тем внимательный взгляд на привески с геральдическими изображениями показывает, что ситуация значительно сложнее. Не все привески несут на себе именно трезубец – самые ранние из них, относящиеся ко временам Игоря, имеют двузубый знак. Третий зубец возник во времена Владимира. Как именно? Возможный ответ на этот вопрос был не так давно получен при раскопках Пскова.
В 2003 г. при охранных раскопках [43] в Пскове, на родине княгини Ольги, был открыт неизвестный ранее могильник Х в. с камерными погребениями. Некоторые из погребальных камер были полностью или частично разграблены еще в древности, некоторые сохранились в целости и дали удивительные находки. С тех пор археологические открытия, связанные с ранним периодом истории Руси, делаются в Пскове каждый год.
И вот при раскопках одного из захоронений была обнаружена геральдическая привеска хорошо знакомой трапециевидной формы и с хорошо известным двузубым знаком. Однако знак имел дополнение: на том месте, где у позднего варианта привески изображен средний зубец трезубца, был выгравирован ключ!
43
Охранные раскопки предшествуют строительным работам, которые могут затронуть археологический памятник. Проведение таких раскопок – обязательное условие разрешения на новое строительство в древних городах.
Этот ключ о многом рассказал ученым-археологам – он сразу же выдал князя, знаком которого была привеска. Из «Повести временных лет» мы знаем, что младший сын Святослава Игоревича, Владимир, был не вполне законным – его матерью была ключница княгини Ольги по имени Малуша. Отцом Малуши и ее брата Добрыни был некий Малк Любечанин, кто он такой, из летописи неясно, можно только заключить, что родом он был из города Любеча. Дядя Владимира, Добрыня (возможно, один из прототипов былинного богатыря Добрыни Никитича), в свое время уговорил новгородскую делегацию, явившуюся к Святославу просить себе князя, пригласить в Новгород именно Владимира. Вероятно, привеска с ключиком относится именно ко времени княжения Владимира в Новгороде.
Лишь один раз факт рождения Владимира от ключницы помешал незаконному сыну Святослава в жизни – в эпизоде сватовства к дочери полоцкого князя.
Полоцк стоял на Двинском торговом пути, менее известном, чем путь «из варяг в греки», но тоже важном и богатом. Правил в Полоцке князь по имени Рогволод (Регнвальд), глава независимой скандинавской династии. «Бе бо Рогволод пришел из заморья», – писал летописец. Дочь его звали Рогнеда (т. е. Рагнейд, или Рагнхильд). «Хочю пояти дщерь твою собе женою», – обратился Владимир к Рогволоду устами своих посланцев.