Рыжая из шоу-бизнеса

Чупринский Анатолий Анатольевич

Странную закономерность могли бы уловить окружающие, присмотрись они чуть внимательней, к этим двоим.

Чем лучше шли дела у одного, тем хуже у другого. И наоборот. В тот период, когда Дергун был под следствием, у Скворцова с помпой вышел сборник стихов. Его просто на руках внесли в Союз писателей.

Дергун заходился от кашля в сыром бараке где-то под Тулой, Скворцов грел косточки и гипнотизировал стихами девиц на пляже в Коктебеле. По путевке все от того же Союза писателей.

Потом они встретились. Совершенно случайно.

В нижнем буфете Дома литераторов. И потянулись друг к другу. Оба разом почувствовали какую-то странную взаимную симпатию. В тот период Дергун еще не раскрутился, был на нуле, Скворцов уже проматывал остатки гонорара от второго тиража сборника стихов.

Дергун сходу предложил Скворцову писать тексты для эстрадных певиц. Пообещал неплохие деньги. И не обманул.

С того вечера в Доме литераторов и началась эта странная мужская дружба. Они словно сидели на доске детских качелей. Если один поднимался вверх, другой непременно оказывался внизу. За несколько лет они не раз менялись местами. Но все равно сидели на тех же качелях. Никакого злого умысла ни с чьей стороны не было. Но факт оставался фактом. Взаимосвязь самая определенная, хотя и не каждый ее способен увидеть. Еще древние говорили: «Если в одном месте убудет, в другом непременно прибудет!».

— Игорек! Скажи откровенно. Как ты относишься к самоубийцам?

— Придурки! — жестко ответил Дергун, жадно отпивая пиво из бутылки. — Со всех точек зрения. Жизнь всего одна. Не тобой дана, не тебе ее прерывать.

— Чего стоит моя жизнь, если я сам, лично я, не могу ей распорядиться!? — раздраженно спросил Скворцов. — Мелко мыслишь.

— Во всех религиях самоубийство — смертный грех! — пожал плечами Дергун. — Откуда такие веселенькие мысли?

— Давно об этом размышляю. Во-время поставить точку, тоже требуется сила воли и мужество.

Дергун допил первую бутылку, отставил в сторону. Взял в руки вторую, зачем-то посмотрел на свет.

— Не нравится мне твое настроение, — констатировал он. Глотнул из бутылки, шумно выдохнул. Потом достал из бокового кармана связку ключей, бросил на стол.

— От кабинета директора. Поднимись на третий этаж, запрись и никому не открывай. Понял? Только мне. Я постучу четыре раза. Вот так… Та-та, та… та! Два коротких, два длинных. Понял?

Во время аренды Дома культуры Дергун всегда занимал роскошный кабинет местного директора, приплачивал ему немалую сумму за эту услугу. Мало кто вообще знал о существовании того роскошного кабинета. Разве одна-две из балетных девочек.

— Это плохая идея! — продолжал напирать Дергун. — Пора вправить тебе мозги. Никому не открывай, только мне. Та-та, та… та! Два коротких, два длинных. Понял?

— Повтори еще раз, — ухмыльнулся поэт-песенник.

— Очень серьезный будет разговор! — грозно повторил Игорь Дергун. Поднялся со стула, одернул пиджак своего легкого светлого костюма, поправил галстук. И не глядя на друга, вышел из буфета.

В зрительном зале телевизионный гений продолжал бесноваться. У него даже голос сел от предельного напряжения. А может, просто холодного «Пепси» хлебанул. По такой жаре, это мигом.

— Жизнь уходит!!! — сипел он, подкрепляя свой тезис жестами и угрожающей мимикой. — Теперь снимаем наоборот! Героя первым планом, Мальвина на втором!!! В тумане, в дымке…

— Как бы, она его мечта, да? — прошептала ассистентка. — Гениально-о! Конкуренты сдохнут от зависти!

— Возьми его крупешником! — сипел оператору режиссер.

Окружающие опять изготовились наблюдать исторический момент рождения высокохудожественного клипа. Застыли в кулисах и в проходах, как восковые фигуры из музея мадам Тюссо. Вроде, все живые, но никто даже не шевельнется. Ни моргнет, ни почешется.

Разрушил всеобщую сосредоточенность и собранность, естественно, сам телевизионный режиссер. Кто б еще отважился на кощунство? Он почему-то начал морщиться, недовольно вглядываясь в Сергея.

— Лицо у него какое-то…

— В чем дело? — спросила Мальвина.

— Лицо, говорю… неживое, зажат очень, — неохотно отозвался режиссер.

— На себя в зеркало посмотри! Ты еще больше… зажат! — начала заводиться она.

— Мне можно. Я не актер.

— Он тоже не актер. Отвали!

— Кому это интересно!? — вдруг сиплым голосом выкрикнул длинноволосый режиссер. — Народу требуется качественный продукт! Где и как, из каких ингредиентов он изготовлен, всем наплевать с колокольни Ивана Великого! Народ всегда прав!!!

После такого масштабного заявления даже Мальвина не решилась более вести полемику с телевизионным профессионалом. Окружающие, тем более. Всех окончательно добило слово «ингредиенты». Все-таки, все побаиваются незнакомых, иностранных слов. Шут их знает, что они там на самом деле означают.

Телевизионный гений, понизив голос, обратился к Сергею:

— Стихи какие-нибудь наизусть знаешь?

— Много знаю. Какие надо?

— А какие ты знаешь?

— Какие надо-то? — начал раздражаться Сергей.

Ему уже откровенно надоело торчать посреди сцены, в лучах прожекторов, в чужой тесной одежде. Да еще глазеют все как на верблюда.

Лохматый режиссер несколько секунд задумчиво пожевал губами. Наконец, выдавил из себя:

— Что-нибудь.… В тему! Понимаешь? Чтоб, в тему!! В тему!!!

За кулисами и в проходах дверей началось едва заметное шевеление и перешептывание. Сергей всего секунду подумал и начал читать:

— «В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана; По капле кровь сочилася моя…»