Рыжая на откуп
Шрифт:
Запирает лавку, опускает шторы, а я падаю на спину от слабости, но все еще нахожусь в сознании. Что гадкой ведьме от меня надо?
— Твое сердце, — грозит мне кривым и ржавым кинжалом, что она отыскала на дне одного из ящиков у стены. — И твоя молодость.
— Я не специалист в разделке мяса, — еле ворочаю языком, — но что-то мне подсказывает, ты будешь долго выколупывать из меня сердце.
— И что в тебе такого особенного? — старуха зло прищуривается и наклоняется ко мне. — Почему Источник наделил тебя
— Я милая.
— Неважно, — шипит ведьма. — Если остальные Ноа для меня недосягаемы, то ты другое дело. Душа-то у тебя человеческая, пусть перекормленная.
Вспоминаю, как зовут морщинистую суку — Анна. Какая несправедливость — такое поэтичное имя и у злобной мерзавки, которая со скрипом костей чертит вокруг меня круг и острые символы и гаденько ухмыляется. Ощущаю ее страх смерти — черный, гнилой и студенистый. И этот ужас давит в ней другие эмоции, мысли и чувства.
— Начнем? — опускается рядом на колени и с бурчанием заносит кинжал.
Я чувствую лишь сожаление, что Анна столкнулась с жестокой реальностью — она скоро умрет, и она в отчаянии.
— А вот мне нихрена ведьму не жаль, — из меня вырывается мужской бас, и рука перехватывает жилистое запястье Анны. — Для меня маловато твоего сраного аспарагуса.
Чувствую фантомную бороду на лице, и я оказываюсь на визжащей старухе. Сжимаю до хруста запястье, и Анна выпускает из пальцев кинжал, захлебываясь в криках и слезах.
— Бить бабулек выше ниже моего достоинства.
— Тогда я, — слышу старческий голос Марго в голове, и моя слабая ладонь бьет по щеке Анну. — Мне можно. Я тоже старая и противная бабка. Получай! Не нравится?! Дилетантка! Аспарагус?!
— А что такое аспарагус? — спрашивает тоненьким голоском в голове Жули.
— Трава какая-то, — тихо отвечаю заплетающимся языком. — И жутко вонючая.
— Да нет там аспарагуса! — визжит под пощечинами Анна. — Я для красного словца сказала!
Встаю, разминаю в пальцах пирамидку из пыльцы и сосредоточенно принюхиваюсь.
— Ежовник, — фыркает Марго и хочет еще что-то сказать, но тело под контроль берет кто-то другой.
Кто-то, кому не стыдно ударить в живот старуху, которая вздумала напасть со спины.
— Вот же, сука плешивая, — говорю низкими голосом и хватаю Анну за волосы. — Смелая?
— Только не убивай, — скрипит старуха.
— Веревку видела, — шепчет Жули, — в ящике в углу.
— Не смей! Она заговоренная! — взвизгивает ведьма, когда я вытаскиваю моток пеньковой веревки. — Денег больших стоит!
Лицо вновь щекочет несуществующая борода, и я с недовольным глухим бурчанием связываю Анну по рукам и ногам.
— Да откуда в тебе столько сил, сопля?
— Меня до семи лет мамка молоком кормила, — мой голос перекатывается шершавыми камнями.
— Ого, — смущенно отзываюсь я. — Это немного странно.
— Пасть открой и пошире, —
Анна мычит, выпучившись на меня блеклыми глазами, и силы покидают меня. Валюсь на пол и мямлю:
— Эй… Вернитесь…
В ответ — мычание Анны и тошнота, что подступает к горлу комом и выходит желчью и склизкой кашицей. Альтернативные личности спрятались и оставили наедине с испуганной и избитой старушкой. Смею предположить, что ведьминские фокусы и эмоциональные встряски негативно сказываются на моей психике и выкапывают из глубин подсознания тех, кем я была в прошлых жизнях. И именно после волшебного шара Гадалки Марии все и началось.
— У меня острая аллергия на ведьм и Колдунов, — тяжело поднимаюсь и недовольно смотрю на стертые круг, знаки и рвоту на полу. — Ну и бардак.
Гордо уйти и оставить опечаленную неудачей старуху в грязи — совесть не позволяет. Поэтому я решаю прибраться за собой и спрашиваю у Анны, где я могу отыскать ведро, тряпку и швабру. Удивленно мычит и машет головой на проем за стойкой.
— Поняла, — киваю и исчезаю в подсобном помещении, которое захламлено коробками, мешками, кульками, в которых что-то очень загадочно шуршит, если потрясти.
И как в подобном беспорядке можно хоть что-то найти? Это не дело. Анна — больная, беспомощная старушка, и ей надо срочно помочь привести ее лавку в божеский вид. Да и мне любопытно, что прячет ведьма в своих закромах.
— Я приберусь чуток! — кричу и вытаскиваю грубо сколоченный ящик из-под стеллажа.
Уборка затягивается на несколько часов. Настолько увлечена скляночками, камушками, амулетами и прочей ерундой, что не замечаю ничего вокруг. Сортирую товар Анны по коробочкам и аккуратно раскладываю по полкам. Не мешало бы подписать каждую ведьминскую штучку, но знаний в травничестве и колдунстве мне явно не хватает. Из всех пучков трав я смогла определить лишь мяту, а из камней — бирюзу. Когда в подсобном помещении наведен порядок и душа радуется чистоте, заливаю кипятком чай из банки с надписью “Успокоительный” и отношу чашечку травяного отвара заснувшей на полу старушке. Развязываю, вынимаю кляп и заботливо усаживаю испуганную Анну, привалив к стене. _К_н_и_г_о_е_д_._н_е_т_
— Сумасшедшая, — сонно бурчит она, делая небольшой глоток.
— Какая есть, — пожимаю плечами и приступаю к уборке в лавке. — А ты, Аннушка, жуткая барахольщица. Как в таком беспорядке можно вести дела?
— Но веду же! — рявкает старуха и замолкает, когда я оглядываюсь.
Внимательно и зорко следит, как я перекладываю товар, протираю камушки, смахиваю пыль с печальных ловцов снов и перебираю баночки, и иногда поясняет, что я держу в руках.
— Ритуальный нож, — ворчит Анна, заметив в моих пальцах тот самый ржавый кинжал.