Рыжая птица удачи
Шрифт:
Ревнёв попытался приподняться, но его мягко уложили обратно.
— Подожди. Нам всё расскажут, всё будет хорошо, — успокаивающе произнёс Аристов, и, глядя в его запавшие глаза, Ревнёв вспомнил. Инга… Ох, Инга…
— Володя, там врача искали, — послышался голос позади. — Вы бы вышли в зал.
Аристов исчез, а его место занял Орест. Ревнёв перевёл взгляд на него, потом на светлоглазого.
— Как же вы успели? — вырвалось у него. — Как узнали?
— Из Солнечного передали сигнал SOS, — пожал тот плечами. — Я не в курсе.
— Я успел ещё до твоего прихода, Андрей, —
— Всё правильно, правильно сделал, — выдохнул Ревнёв, откидываясь на диване. — Спасибо, Орест.
— Лучше скажи спасибо молодому человеку, — кивнул тот в сторону спеназовца. — Они тебе жизнь спасли.
— Ты? — спросил Ревнёв, вглядываясь в лицо парня. В памяти мелькнула сбрасываемая с лица его спасителя маска, но лица он не помнил. Правда, тогда показалось, что глаза были пронзительно синие. Игра света. — Спасибо… Как тебя зовут?
Просто назвать имя. Хан коротко взглянул на второго мужчину — единственного кто видел Феникса в этой комнате с Ревнёвым на руках. Встретил внимательный, спокойный взгляд чёрных глаз, в котором светилось некоторое любопытство, и рискнул.
— Александр Чернов.
— Я запомню, Чернов, — слабо кивнул Ревнёв и закрыл глаза.
Черноглазый улыбнулся.
Глава 5
Если обхватить голову руками, голоса не так слышны. Обрывки разговоров, смех, споры. Неужели так сходят с ума?
Кельт сидел на койке, согнувшись и закрыв лицо ладонями. Он пропустил обед, но ему никто ни слова не сказал. Конечно, с ним не нянчились, но всё же он постоянно ловил на себе сочувственные взгляды, а иногда — и виноватые. Как будто ребята были виноваты в том, что вернулись, в то время как Тошка с Серёгой…
Вечером подходил взводный. Хотел поговорить. Кельт сдержанно попросил его отложить разговор. Не о чем сейчас разговаривать. Сочувствие ему не нужно. Но капитан вряд ли хотел сказать что-то ещё, кроме того, как он сожалеет. Его тоже понять можно — погибли двое из взвода, первые убитые под его началом за четыре года. А ещё какие-то важные шишки погибли среди заложников. То-то у Феникса глаза такие потерянные.
Дверь открылась. Ах да, опять забыл закрыть. Забыл, что теперь он тут один хозяин, и ждать ему некого.
Вошедший присел на койку рядом, положил руку на плечо. Пришлось оторвать ладони от лица.
Не ожидал… Хан. Да нет, ничего удивительного. Хотя близкими друзьями их не назовёшь, но всё-таки, не чужой человек. И всё же, не ожидал. Хан всегда стремился ближе к Фениксу, Индиго, Дэну, — по крайней мере, всегда был рядом с ними. А Кельт, Джин и Бут всегда держались втроём. С самого первого вечера на «Киплинге».
— Ну, ты как? — спросил Хан. Спокойно спросил, без той жалости в голосе, которая так убивала Кельта во взглядах и Феникса, и Индиго, и даже сурового Шторма.
Он не смог ответить, только пожал плечами. А что тут ответишь?
— Понимаю, — кивнул Хан.
— Это пройдёт, — выдавил Кельт, понимая, что ничего не пройдёт, но хоть полегче-то должно стать.
— Время, говорят, лечит, — отозвался Хан.
Молчание, наступившее за последними словами, не мешало. Это было надо — помолчать сейчас, и даже хорошо, что он молчал не один.
К убитому горем пацану, неуклюже застывшему на краю койки, Хан испытывал даже нечто вроде жалости. Это было не совсем так, как когда погибли Одинцов с ребятами. Не было чувства повальной эпидемии сумасшествия на носителе, а был один Кельт. Хан видел, как на того поглядывают остальные, видел, как боятся сделать шаг ближе, не понимают, что сказать, что сделать.
— Слушай… я всё никак не соберусь спросить, — начал он, снимая руку с плеча парня, — а за что Джина так прозвали? Он, вроде, на волшебника не тянет?
Как и ожидалось, лицо Кельта прояснилось. Он даже усмехнулся.
— Не волшебник. Волшебники с двумя буквами «н» пишутся. А Тошка — с одной.
— Ещё интереснее, — мягко улыбнулся Хан.
— Да, ерунда. Так всегда бывает — чем чепуховее повод, тем крепче прозвище приклеивается. — Кельт, забывшись, улыбнулся вслед за Ханом. — Это на учебной базе было, в России ещё. У нас был выходной, а командир дежурил. Вот Тошка и решил оттянуться. Пару звонков, и девочек привезли. Он выпил и завалился к Фениксу в кабинет, на диванчик. Там удобнее, да и кабинет отдельный. А замок — ну, что нам замки, сам понимаешь. Ну и в самый разгар, как в анекдоте…
— Возвращается Феникс из командировки?
— Ну да. Он редко голос повышает в нормальной обстановке, ты же знаешь. А там такое было, Джин аж протрезвел, девочки чуть не скончались. А потом — «чтоб до утра я тебя не видел, а после подъёма ко мне». И вышел. И дверь прикрыл.
— И всё?
— Ну, следующей ночью он Тошку хорошо погонял. А потом, уже после учебки, мы у него спросили — а чего он тёлок-то тогда не выгнал? Он говорит «ну, я ж не зверь».
— А почему всё-таки Джин? — упрямо спросил Хан.
— Так они тогда джин пили. У Феникса потом неделю духан в кабинете стоял. Он сам его и прозвал…
Из-за разбирательства по делу о захвате «Киплинг» бездействовал, лежал в дрейфе. Ребята не знали, чем себя занять, и от этого ещё явственнее ощущалась атмосфера общей растерянности. Даже железобетонный Феникс как будто дал трещину. Такого потерянного взгляда Хан у него никогда не видел, и не сказать, чтобы его радовало это зрелище. Конечно, к Фениксу он даже не пытался подойти, прекрасно знал, что командир из тех людей, кто не принимает никакой помощи от посторонних. А что он, Хан, «посторонний», это он уже давно уяснил. Обычно эта мысль глухо раздражала, но сейчас раздражение сменилось каким-то непривычным, гложущим чувством. Психом Хан не был, глупым тоже, самообманом не занимался. Он понимал, что всё это — и Кельт со стиснутыми на коленях кулаками, и растерянные ребята, и беспомощно-отчаянный взгляд Феникса — всё это, в конечном счёте, его рук дело. Не введи он тогда Дэна в заблуждение, всё могло сложиться иначе.