Рыжее братство. Трилогия
Шрифт:
– Магева! Я не знаю, чем измерить благодарность! Вы спасли мою жизнь, рискуя собой и своими людьми!..
– Ну с благодарностью мы чтонибудь придумаем, Гриша, – небрежно отозвалась я, переиначив имя мужчины на удобный манер. – А за риск мне еще от своих людей головомойка будет. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Пока же предлагаю всем переодеться во чтонибудь, не пропитавшееся водой насквозь. Кейр, Лакс, у нас запасной одежонки для поэта не сыщется? Уж больно он оборванный и ободранный, любому обывателю ясно – подозрительный тип.
– Найдем. – Кейр все еще пытался быть неприступносуровым, но я прекрасно видела,
Лакс направился к своей поклаже, а Фаль, единственный из нас сухой, поскольку пересидел грозу за пазухой у вора, расправил крылышки и стал виться над нами. Ладно хоть не давал ценных советов. Я же удалилась за кустики, дабы, как подобает приличной девушке, переодеться в гордом одиночестве, ну и задержалась чуток, наткнувшись на коечто интересное. Терпкие, сладкие, яркосиние, блестящие на солнце россыпью сапфиров ягоды тальника, распробованные мною совсем недавно, так и просились в рот. К тому времени когда вернулась к коллективу, Герг, переодетый в рубашку Лакса и штаны Кейра, восседал на одной из седельных сумок. Парень жадно откусывал и заглатывал почти нежеваными здоровенные куски хлеба и ветчины – будто удав. Время от времени он ойкал, когда Лакс промывал какуюнибудь особенно глубокую ссадину крепким красным вином из фляги. Кейр наблюдал за пиитом с таким же умилением, как старушка за брошенным котенком, принесенным в дом с помойки.
– Не вставай, ешь, – пресекла я попытку поэта вскочить, – только жуй тщательнее и не торопись, а то вырвет.
– Прошу простить мои манеры, магева, – виновато понурился Герг и стал жевать медленно, откусывая совсем крохотные кусочки. – Последний раз я ел позавчера, а потом только пил воду и перехватил немного ягод. Я человек городской, плохо разбираюсь в растениях, да и погоня была слишком близко.
– Я слышал о Кейсаре Дерге, его называют Ланцским Псом, – промолвил Кейр, проверяя упряжь или только делая вид, что поглощен этим занятием. – О его хватке и чутье много говорят…
– Дерг неумолим и безжалостен, – задрожал всем телом Птица и сжал хлеб как спасательный круг. – Он всегда настигает цель.
– И всетаки Осе удалось от него отделаться, – удивленно заметил Лакс, смочив тряпицу очередной порцией спиртного и приложив к разбитой скуле поэта. – Неужто заколдовала?
– Любой пес рано или поздно нуждается в роздыхе, любой человек, если он не тупица, а Дерг, разумеется, не из таких, рано или поздно задумывается, что и во имя чего творит. Я просто озвучила его тайные мысли, пробудила сомнения и возможно, хотя не возьмусь предсказать наверняка, заставила понять, что настала пора сменить дорогу, – ответила, в очередной раз подивившись тому, как взрослый мужчина не послал занимающуюся нравоучениями сопливую девчонку далеко по матушке.
– Возможно, – промолвил Кейр, а Герг, воспользовавшись повисшей в разговоре паузой, проглотил последний кусочек и, обратив на меня кристально чистый взор голубых глаз, патетично (может, страсть к патетике – профессиональная болезнь творческих натур?) вопросил:
– Не будет ли слишком дерзким с моей стороны поинтересоваться, куда следует почтенная магева?
– Вообщето мы собирались в Мадрид, нет… в Медину, нет, это уже чтото из сакрального… – Я попыталась припомнить название пункта нашего назначения. Ну что поделаешь, не держатся у меня в голове географические названия, зато с именами и цифрами полный порядок. И вообще, у идеальной девушки просто обязан быть какойнибудь крошечный недостаток.
– В Мидан, – закончил за меня Кейр.
– Ага, точно, в Мидан, – согласилась я.
– Я взываю к милости почтенной магевы, – схватив меня за руку, обратился Герг с такой мольбой в глазах, каковую я видела раньше только у выпрашивающих деликатесный кусочек собак и кошек. Не думала, что люди способны довести степень выразительности взгляда до такой степени совершенства, ан нет, оказалось, и это возможно. – Позвольте мне присоединиться к вашему отряду, боюсь, в одиночестве я не смогу выжить.
– Я не против, – отозвалась я, испытывая некоторое чувство неловкости, – но у моих друзей может быть собственное мнение.
– Пусть едет, – легко согласился Лакс, завершив наконец обработку многочисленных царапин Герга, красочно располосовавших его конечности.
– Я согласен, – весело проголосовал сильф, подпрыгивая на голове вора так энергично, что внимательному наблюдателю, не способному к магии, показалось бы, будто волосы мужчины ходят в неком загадочном танце.
– Хорошо, но только до Мидана, – пытаясь прикрыть строгостью собственную жалость, сдержанно промолвил Кейр.
– У меня нет при себе средств, чтобы отплатить за вашу доброту, но в Мидане есть знакомые, почитатели таланта, – всхлипнул Герг Птица, запечатлев на моей руке пылкий благодарственный поцелуй, – они…
– Не переживай, Гриша, – ухмыльнулась я, перебивая расчувствовавшегося поэта, и впрямь похожего на пернатое со встопорщенными перышками – не то щегла, не то кенара, – я уже знаю, чем ты будешь расплачиваться!
– Да? – В благодарном голосе появилась готовность к великому самопожертвованию с легкой примесью страха. А вдруг магева потребует пару пинт крови или чегото столь же интимного для колдовских процедур?
– Почитаешь нам дорогой стишки, которые тебя на эшафот завели, и мы в расчете, – рассмеялась я, бережно потрепав Птицу по худой спине. Если в Ланце он пользовался хотя бы определенной известностью, достаточной, чтобы иметь если не покровителей, то ценителей в других странах, значит, парень был из таких, кто может лопать в три горла, а все одно оставаться худым, как трость. Однако воля к жизни оказалась сильнее субтильной конституции Герга, если он, городской парень, мог уходить от серьезной погони, по крайней мере, несколько суток. Уже за один этот подвиг мужества следовало ему подсобить.
– Почту за честь. – Поэт низко поклонился, светлые, начавшие высыхать волосы блеснули соломой, на подвижном лице промелькнула радость. Видно, парень в Ланце привык к свету славы и восхищению поклонников, пребывать в образе всеми гонимой жертвы ему было тяжеловато. Мои слова стали истинным бальзамом, пролитым на свежие раны самолюбия.
– Вот и прекрасно, а теперь доедай и тронемся в путь, – заключила я, потрогав густую гриву Дэлькора и убедившись, что мой конь больше не похож на мифического озерного жеребцалюдоеда, с которого потоками стекает вода.