Рыжеволосая девушка
Шрифт:
В Утрехте я не была с самого начала войны. Я всегда считала его мрачным городом: он казался мне олицетворением консерватизма и упадка. Это впечатление теперь еще более усилилось. Возможно, потому, что тут находилась штаб-квартира национал-социалистов. От старых домов и кривых запущенных уличек, где, должно быть, царят грязь и нищета, словно несло удручающим холодом запустения, я почти физически ощущала это. И дело не только в оккупации и присутствии нескольких десятков молодчиков в военной форме. Простые люди ходили здесь, точно побитые собаки, или по крайней мере, как собаки, которые боятся, что их побьют. Приличие глядело из-за туго накрахмаленных занавесок на окнах, оно же застыло на вытянутых лицах обывателей.
— Холодно?
Я отрицательно покачала головой:
— Во всем виноват этот противный город. Боже мой, да я бы здесь через полгода умерла! Даже в мирное время.
Хюго глядел на меня так, будто я говорила на каком-то чужом языке, и я невольно засмеялась: такие вещи Хюго совершенно не занимали. И разве он не прав? Прав, конечно. Эймейден тоже был не очень-то красивым городом, вдруг подумала я. Наоборот, на мой взгляд, его однообразные, прямые, как стрела, улицы еще больше подчеркивали характерные черты его облика: кое-как сооруженная в прошлом веке искусственная гавань, скверная, лишенная самобытности. Тем не менее все мы скрежетали зубами, когда был уничтожен Эймейден, и больше всех переживал его разрушение Хюго.
Все зависит от того, какое чувство связывает человека с данным домом, улицей, городом. Возможно, у меня было превратное представление об Утрехте.
— Как бы я хотел хоть немного понаблюдать за этим господином Баббело, — пробормотал Хюго. — Где же здесь улица Бургомистра Веертса?
Мы разыскали книжный магазин. Я зашла внутрь и купила план города. Мы рассмотрели этот план в парке, который уже зазеленел, несмотря на неблагоприятную погоду. Нам надо было переправиться на противоположную сторону старого городского канала. Оттуда шел автобус по улице, которая была обозначена красными цифрами на желтом плане.
— Сначала поедем этим автобусом, — сказал Хюго.
Мы довольно быстро нашли остановку автобуса, сели и проехали до конечной станции. Улица на которой жил Баббело, была длинная, но нельзя было сказать, новая она или старая, красивая или безобразная; просто какая-то безликая. На мой взгляд, это была типичная утрехтская улица, как бы окутанная холодным туманом консерватизма. Дом номер 303 находился в самом конце улицы, где она переходила в небольшую площадь такого же безликого, мертвенного вида; единственными новыми зданиями были здесь почтовая контора и баня.
На конечной остановке мы сошли с автобуса и постояли, совещаясь, на сквере, почти лишенном растительности и расположенном между множеством вымощенных камнем улиц. В земле торчали лишь тощие прутики, которым в течение ближайших столетий, очевидно, надлежало вырасти и превратиться в настоящие деревья; поэтому весь этот район уже сейчас окрестили именем «зеленый городок».
— Ну? — спросила я. — Что же дальше?
— Прежде всего надо выяснить, как человек выглядит, — сказал Хюго. — Самым подходящим временем для этого будет конец дня, когда, как можно полагать, этот негодяй Баббело возвращается из отделения домой. Разумеется, если только он не занят и в другие часы. Например, после полуночи, когда он звонком в дверь будит невинных людей и уводит их с постели
— Я уже вполне готова, Хюго, не старайся меня убедить, мои мысли и так целиком сосредоточены на этом деле.
Хюго только усмехнулся. Весь этот день мы бродили по дорожкам на окраине города, по скучным и пустынным новым улицам с гаражами и палисадниками, где лишь жалкий одинокий крокус то тут, то там с трудом пробивался сквозь темно-серую корку земли… Мелкий и нудный дождь все шел и шел. Мы решили хоть немножко просушиться в одном из кафе для шоферов, где было тепло и уютно, хотя там подавали отвратительный напиток, словно в насмешку называемый кофе. На стене висела табличка «Говорить о политике воспрещается», но за всеми столиками вокруг нас шли разговоры о политике. Очевидно, мы не были похожи на изменников родины, и шоферы, кинув на нас мимолетный взгляд, продолжали играть в карты и шашки и отпускать язвительнее замечания по поводу царящего в стране режима.
К концу дня мы снова пришли туда, где жил новоиспеченный инспектор Баббело. Осторожности ради мы держались возле почтовой конторы, откуда было хорошо видно узенькую галерейку, украшавшую дом номер 303. Долгое время из дома никто не выходил, и мы чувствовали себя неуютно, стоя на виду, как вдруг в доме открылась дверь. Хюго быстро прикрыл лицо руками и стал раскуривать сигарету, поглядывая сквозь пальцы. На улицу вышел, ведя велосипед, костлявый мужчина в полицейской форме; из-под черного плаща у него выглядывало белое кашне. Вид у него был недовольный. Он перекинул ногу через седло и со злостью оттолкнулся от земли; настроение было явно ниже нуля. Хюго тихонько подтолкнул меня в спину.
— Надо позвонить у дверей и спросить Баббело, — сказал он. — Тогда мы наверняка узнаем он ли это был.
Хюго пошел переулком к почтовой конторе, а я, пробираясь вдоль стен домов, вошла в арку дома номер 303 и позвонила. Дверь открыла девочка-подросток; судя по ее виду, это была прислуга или приезжая родственница.
— Могу я поговорить с инспектором? — спросила я самым изысканным светским тоном, на какой только была способна.
Девушка смерила меня взглядом с головы до ног, как будто заметила, что тон, каким я произнесла эти слова, плохо вяжется с моей внешностью, и, кивнув в сторону ехавшего на велосипеде полицейского, сказала:
— Он только что отправился на службу!
— О, значит, я застану его там, — сказала я и, попрощавшись с ней, отправилась дальше, ко второму переулку, который кружным путем привел меня в то же место, где Хюго стоял у глухой стены почтовой конторы, уткнувшись лицом в газету.
— Это он, — сказала я, приблизившись к нему.
— Ты хорошо видела его лицо? — спросил Хюго и сложил газету.
— Еще бы! Могу даже перечислить его приметы: нос прямой, усики, как у Гитлера, низкий лоб, глаза темные, рот необыкновенно широкий (слишком много орал в Схалкхааре); вообще морда такая, что даже Нуркс [27] в Гарлемском парке по сравнению с ним — красное солнышко.
27
Нуркс — персонаж из книги «Камера обскура» известного голландского писателя Гильдебранда (Н. Беетса, 1814–1903 гг.).
— Вот тебе на! — резко воскликнул озадаченный Хюго. — Что за басенки воскресной школы ты рассказываешь? Какой такой Нуркс?
Я рассмеялась.
— Не ломай себе голову над этим, Хюго. Ты же видишь, что в моем мозгу отпечатался четкий снимок с нашего Баббело… Что будем делать дальше?
Он потер себе щеку, словно хотел определить, не стала ли она мягче после того, как он два дня не брился.
— Уже шесть часов. Зайдем куда-нибудь, поедим хоть овощного рагу и быстренько скроемся.