Рыжий Орм
Шрифт:
Обоим, Торкелю и Гудмунду, пришлось признать, что об этом они не подумали и что Йостейн из них самый умный, и посланцы поняли, что им больше ничего не добиться. Так что они принялись собираться назад к королю Этельреду, чтобы получить серебро как можно быстрее.
Но прежде они надели свои лучшие облачения и вместе со свитой проследовали на поле боя. Там они читали над мертвыми, наполовину скрытыми теперь пышно разросшейся травой, покуда потревоженные бесчисленные стаи воронья кружили над ними с хриплыми криками.
Глава 2
О вещах духовных
Во всем войске была большая радость, когда стало известно, на чем условились хёвдинги с посланцами. Все превозносили хёвдингов за такую сделку и хвалили короля Этельреда как самого доброго из всех королей к бедным мореходам с Севера. Сделался большой шум и гульба— немалый спрос на жирных баранов и молодых женщин, люди же понимающие сидели задумчиво у костров, на которых жарились бараны, и пытались сосчитать, какая сумма придется на каждый корабль и на весь флот целиком. Это оказывалось непростым делом, и нередко случались пререкания о том, чье исчисление вернее, но все сходились, что никто бы и не поверил, что где-нибудь на свете может быть столько серебра, разве что у базилевса в Миклагарде. Иные отмечали и другие вещи, именно — что кормщикам досталась такая большая доля, хотя занятие у них нетяжелое и на веслах им сидеть не приходится, но сами кормщики полагали, что всякий разумно рассуждающий человек признает, что они-то как раз заслуживают куда большего.
Хотя пива было вдосталь, и притом крепкого, и шума хватало, но до серьезных стычек из-за этого дело доходило редко, ибо все чувствовали себя теперь богатыми и находили жизнь прекрасной и оттого не так скоро хватались за оружие.
Но Орм сидел в мрачных раздумьях возле маленького священника и думал, что немногим людям пришлось столь же тяжко, как ему.
Брат Виллибальд нашел себе много дела, ибо немало было раненых, нуждавшихся в его заботах, и он посвятил им себя целиком и полностью. Пришлось ему осмотреть и руку Торкеля, и тут ему было что сказать о епископских лекарях и их методе, ибо ему трудно доверять другим в том, что касается понимания и познаний в медицине. Он сказал, что собирается поехать вместе с епископами, но Орму не хотелось его отпускать.
— Ибо хорошая это вещь, когда лекарь под рукой, — сказал он, — и должно быть верно, что ты из них всех самый искусный. Ясно, что я бы хотел отправить тебя с посланием к Ильве, дочери Харальда, ведь ты единственный гонец, которого я могу послать, но тогда я тебя больше не увижу, из-за ненависти, которую ты питаешь к нам, норманнам, и никогда не узнаю ее ответа. И потому сижу я теперь и не знаю, что мне делать, и не могу ни есть, ни спать.
— Ты намерен держать меня в плену? — спросил брат Виллибальд в негодовании. — Вы же говорите, будто верность слову у вас не уступает вашему мужеству, а мы все, сидевшие в башне, получили заверение, что сможем идти свободно, куда пожелаем. Может, ты позабыл?
Орм сумрачно уставился прямо перед собой и сказал, что для него вообще непросто что-нибудь забыть.
— Но мне трудно отпустить тебя, — продолжал он, — ибо ты словно бы помогаешь мне, хоть и не можешь ничего сделать. Но ты умный человек, маленький священник, и слушай теперь, что я скажу. Будь ты на моем месте, и случись все это с тобой, что бы ты стал делать?
Брат Виллибальд улыбнулся и ласково глянул на Орма и покачал головой.
— Похоже, ты сильно привязался к этой молодой женщине, несмотря на ее тяжелый нрав, — сказал он. — И это достойно удивления, ибо вы, безбожники и насильники, берете себе женщин каких придется, и не больно о них грустите. Не потому ли это, что она королевская дочь?
— Она не может рассчитывать на наследство, после того что стало с ее отцом, — отвечал Орм. — И из этого ты можешь понять, что не богатство мне нужно, а она сама. А то, что она хорошего рода, дела не портит: я и сам хорошего рода.
— Может быть, она опоила тебя любовным напитком, — промолвил брат Виллибальд, — и это придает такую прочность твоей привязанности.
— Однажды она давала мне пить, — сказал Орм, — и с тех пор ни разу, и это было, когда я впервые ее увидел, а питье было мясным отваром. Но из него я вряд ли что отпил, потому что она разозлилась и отшвырнула прочь кружку с отваром. А ты сам говорил, что для меня надо было его варить.
— Меня не было, когда его варили и приносили к вам, — сказал брат Виллибальд задумчиво, — а для молодого человека нужно совсем немного такого напитка, когда женщина молода и хороша собой. Но если она напустила в отвар колдовства, то тут ничего не поделаешь: ибо от любовного напитка нет иного лекарства, кроме любви, так говорят все ученые врачи древнейших времен.
— Этого лекарства я и ищу, — отвечал Орм, — и теперь спрашиваю тебя, не можешь ли ты мне дать на сей счет совета?
Брат Виллибальд наставительно поднял указательный палец и отечески Произнес:
— Есть лишь одно средство, когда человеку тяжело и он не знает, что ему делать, и плохо твое дело, злосчастный идолопоклонник. Ибо то, что остается — это молить Господа о помощи, а этого ты не можешь.
— А он тебе часто помогает? — спросил Орм.
— Он помогает, когда я прошу его о вещах разумных, — с убежденностью отвечал брат Виллибальд, — и это больше, чем твои боги делают для тебя. Он не слышит, когда я жалуюсь по пустякам, с которыми, он считает, я и сам справлюсь; я и сам видел, как сей святой отец, епископ Поппон, когда мы бежали из Дании за море, страстно воззвал К Богу и Святому Петру о помощи от морской болезни и не был услышан. Но когда я был с остальными в башне, когда голод и жажда и мечи язычников угрожали нам и мы воззвали к Господу в нашей беде, то оказались услышаны, хотя среди нас и не было никого столь кроткого перед Богом, как епископ Поппон. Ибо тогда появились посланники ради нашего спасения, и может быть, правда, что то были послы короля Этельреда к вождям боевых дружин, но также были они посланцами Бога нам на помощь, за многие наши молитвы.
Орм кивнул и согласился, что это кажется ему достаточно разумным, поскольку он и сам все видел.
— И теперь я понимаю, почему не вышло выкурить вас из башни, — сказал он. — Наверное, Бог или еще кто-то, к кому вы обратились, велел налететь ветру и развеять дым.
Брат Виллибальд отвечал, что именно так все и было: это был перст Божий, обративший в ничто дьяволовы козни. Орм сидел задумавшись, теребя бороду.
— Моя мать стала христианкой теперь, на старости лет, — сказал он. — Она выучила две молитвы и часто к ним прибегает и считает обе хорошими. Она говорит, что это молитвы сделали так, что я остался жив и вернулся к ней домой, несмотря на многие опасности, хотя, наверное, и мы сами с Синим Языком тому тоже поспособствовали, и ты тоже, маленький священник. Теперь пришла мне большая охота самому просить Бога о помощи, если говорят, что он так помогает. Но что он требует в ответ, я не знаю и не знаю, как мне надлежит с ним говорить.
— Ты не можешь молить Бога о помощи, покуда не станешь христианином, — сказал брат Виллибальд. — А христианином ты станешь не прежде, чем примешь крещение, а креститься ты не можешь, покуда не отречешься от своих ложных богов и не обратишься к Отцу и Сыну и Святому Духу.
— Всех этих штук не надо было, чтобы говорить с Аллахом и его Пророком, — сказал Орм, хмурясь.
— Аллахом и его Пророком? — переспросил в изумлении маленький священник. — Что тебе об этом известно?
— Я повидал куда больше твоего, — отвечал Орм. — И когда я был у Альмансура в Андалусии, мы призывали Аллаха и его Пророка по два раза на дню, а иногда и по три. Могу прочитать те молитвы, если хочешь.