Ржавчина в крови

Агостини Оливия

Пришлось остановить съёмку, выключить камеры и обменяться растерянными взглядами, забыв, что Ромео — это Ромео.

Лавиния в ночной рубашке Джульетты совершенно растерянно смотрела с балкона вниз.

— Ферруччо?! — воскликнула она, разглядев меня среди тех, кто смотрел на нее запрокинув голову. Что ей делать?

— Не трогай его, дорогая! — посоветовал я в мегафон. Судя по виду, у него вполне может быть чесотка. Я послал к ней Леду с одеялом, и неприятный гость тут же был мирно изгнан, оставшись предметом шуток и веселья всей съёмочной группы.

Но коты ничего не желали знать о нас. Словно наше присутствие вызывало у них беспокойство, вынуждало контролировать свою территорию,

убедиться, что мы не пустим тут корни, не останемся слишком надолго — короче, мы мешали им.

По ночам они мяукали под моим окном, пока я не выглядывал и не прогонял, крича и размахивая руками.

Однажды, когда мы лежали в полном отчаянии, что не можем заснуть из-за их воплей, Федерико схватил с пола свой ботинок и швырнул его в окно. Но потом понял, что, хоть они и замолчали, ему теперь придётся отправляться за своим ботинком на улицу.

Иными словами, сыграли вничью, и он со вздохом покинул комнату. Я тоже поднялся с кровати, отодвинул штору и выглянул наружу, ожидая увидеть его в темноте и помахать.

— Ну как, нашёл? — крикнул я, рассмотрев в ночной темноте его белую льняную рубашку.

Он мотнул головой, как бы говоря «нет». Я подождал немного и, пока он искал свой ботинок, разглядывал бесчисленные звёзды, из-за которых небосвод казался серым, потом опять крикнул:

— Ну что?

Федерико подошёл ближе к стене и помахал ботинком. Он нашёл его на лужайке.

— Вот он. А теперь свешивай свою косу, Рапунцель! [89]

Он не стал ждать моего ответа, побежал по лужайке и свернул за угол, исчезнув в темноте, я услышал только отголосок его смеха.

Я так и стоял бы, глядя на котов, которые вновь захватывали утраченную территорию, если бы не стук в дверь. Я задвинул штору и поспешил к двери, понимая, что это не Федерико: он не мог вернуться так быстро.

— Чао, Ферруччо. May I come in? [90] — произнесла Лавиния, остановившись на пороге, в халате цвета перламутра, который купила на днях на рынке в Монтемерано. Леда приобрела тогда же фиолетовый жакет, Китти — бархатную юбку; они разгуливали между прилавками, как туристы на каникулах, торгуясь с продавцами в современной Италии.

89

Рапунцель — девушка из сказки, с очень длинными волосами, которая была заточена в высокой башне.

90

Можно войти? (англ.).

Я посторонился, жестом пригласил Лавинию войти, прикрыл дверь и прошёл следом за нею к кровати. Но сел только я, Лавиния была слишком взволнованна, стояла, покусывая нижнюю губу и глядя на меня огромными глазами, словно раненое животное.

Что случилось? спросил я и замолчал, подняв брови, а прижав ладони к одеялу, невольно отметил: какая грубая ткань.

— Ау те! [91] — вздохнула Лавиния, совсем как Джульетта.

— Ты чем-то опечалена, дорогая? Устала? Come here [92] ,иди сюда.

91

Ох, я несчастная! ( англ.).

92

Иди сюда (англ.).

Она присела ко мне на колени и улыбнулась. Я откинул её

волосы со лба и посмотрел на неё терпеливо, как смотрел десять лет назад, когда её держала на руках Эвелин, ожидая, что наконец она перестанет молчать и заговорит. И почувствовал, что готов ждать хоть целый век, время утратило всякое значение, Лавиния никогда не повзрослеет, так и останется для меня навсегда ребёнком.

— I… [93]

Я услышал шаги в коридоре, посмотрел на дверь и увидел, как опустилась ручка.

93

Я… (англ.).

Сейчас дверь откроется и войдёт Федерико, но он остановился — наверное, догадался, что у меня гостья, потому что Лавиния как раз в этот момент громко заговорила, умоляя меня попросить мисс Бернс не приходить больше на съёмочную площадку. Ведь я как режиссёр, пояснила она, имею право высказать такую просьбу.

Дверная ручка поднялась, и мы продолжили разговор.

— Почему?

Лавиния вспыхнула, глаза загорелись. Мисс Бернс превратилась для неё в кошмар, в наваждение, нет больше сил, она всё время кружит вокруг неё, — как же она может играть! Она ведь не даёт ей ни минуты покоя, чтобы сосредоточиться или, наоборот, отдохнуть душой. А теперь, когда они живут в одной комнате, она не может видеться с Френни ночью, потому что совершенно невозможно выйти тайком. Мисс Бернс спит так чутко! И если только она что-нибудь узнает и расскажет её матери, тогда…

— Oh, then, Ferruccio! I know my mother! [94] Она увезёт меня домой, не задумываясь.

— Ну-ну, что ты такое говоришь! — похлопал я её по плечу, пытаясь остановить всхлипывания. Эвелин никогда этого не сделает, не явится сюда, чтобы всё испортить, она неспособна на такое.

Но Лавиния внезапно перестала плакать и покачала головой. Я ведь не знаю, какая Эвелин мать, как строга с ней, непреклонна, требовательна. В Лондоне она живёт под стеклянным колпаком, словно затворница в монастыре, и неважно, что Эвелин всё время занята в театре, её контроль работает безупречно.

94

О, тогда, Ферруччо! Я знаю свою мать! (англ.).

Я постарался, чтобы она улыбнулась, и в конце концов у неё всё же появились ямочки на щеках, — ну зачем же плакать, всё можно поправить!

— Yes? [95]

— Дай подумать, — попросил я. Потом, не знаю уж, как это получилось, неосторожно заметил, что тут не помешал бы, наверное, брат Лоренцо с одной из своих чудодейственных склянок, чтобы одарить мисс Бернс глубоким сном и спасти ночь, любовные встречи, секрет.

95

Да? (англ.).

Шекспир всё время сидел в засаде, литература становилась канвой нашей жизни, реальность дышала со страниц книги и странным образом вполне устраивала в таком виде.

За окном где-то в деревне зазвонил колокол, и Лавиния вспомнила о времени. Минуты промчались, ей нужно немедленно вернуться в свою комнату, прежде чем из кухни вернётся мисс Бернс с неизменным стаканом воды, который каждую ночь ставит на тумбочку. Что случится, если она не застанет её? Лавиния чмокнула меня в щёку, подержала кончики моих пальцев в своих руках и исчезла так же, как появилась.