Ржавое золото
Шрифт:
— Именем древнейшего повелители эфира! Я, Рене де Спеле Срединный, желаю оказаться в жилище Ледяного Колдуна!
Снова отказ. Так, неправильно сформулировано задание, объект существует, но назван не совсем верно. В противном случае механизм переноса не включился бы вовсе. Неужели придется обыскивать обе приполярные области да впридачу и горные края? Изучать местные языки… Может, отказаться от этой морозной личности и поискать других? Но время работает против них, по пятам идет Арзауд. Ржавая цепь была спокойна, не тревожила потусторонние силы, но теперь золотые звенья взбудоражили нечисть. Тупица и примитивный негодяй Арзауд пытается захватить цепь, даже не понимая всей ее ценности,
Однако, более опасны те, высшие силы. В своем самомнении и самоуверенности они пока не обратили внимания на цепь. Они уверены, что правят миром, изрядный частью мира, и не подозревают, что были правители и до них… Впрочем, они знают мир, которому несколько тысяч лет от сотворения, как могут они понять назначение цепи, как могут подумать о десятках и сотнях миллионов лет! Старейший недосягаем, а все остальное…
Довольно, Рене, жаль отказываться от Ледяного, подумай еще, посоображай, все равно пока нет других кандидатур.
— Господин де Спеле, что-то вы невеселый… — встала за его спиной Матильда.
— И призраки иногда устают, Тильда, — промолвил Рене, задумчиво трогая сапогом поленья и поворачивая шипящее, исходящее паром тело арзауденыша.
— Ой, так идите в постельку! — обрадовалась дама. — Я перину вам взобью, мягонькую-мягонькую, как снежок. Простыни белоснежные…
— Белоснежные… Снежок мягонький… — пробормотал де Спеле. Глаза его раскрылись и снова заполыхали энергичным зеленым огнем. — Снег! Тильда — снег! Женщина — снег! И лед! — хлопнул Матильду по плечу, встряхнулся и исчез.
Матильда сперва, минутки на три, опешила, но тут же истолковала случившееся по-своему:
— Видел? Что я ему сделала? Бросит он меня, чует мое сердце, что бросит! Другая у него есть, ведьма какая-нибудь!
— Да нет, просто и призраки с ума сходит, — подал голос из-под перины Танельок.
— Нет, я мужиков знаю! Он опять по бабам! К ведьме своей подался!
— А что ведьмы?.. — возмутился Контик, и припомнились ему некие белокурые локоны.
А господин де Спеле уже стоял в нужном пункте — замке Ледяной Колдуньи! Ох, и в нехорошее же место он попал! Простому человеку (я имею в виду любого человека даже короля или епископа) здесь не место. Лишь на мгновение обрел де Спеле материальный вид, и такой страх почувствовал, такую бездну дикого, безотчетного, смертоносного ужаса, что, и возвратившись в призрачный облик, пару раз вздрогнул. Нет, само по себе окружающее не внушало ужаса — довольно примитивный зал, стены — из огромных необработанных камней, никаких украшений, обычных для замков: ни гобеленов, ни охотничьих и военных трофеев на стенах, ни флага под потолком. Мебель — лавки вдоль стен да огромный стол. Но холодно. Не простой холод, а застоявшийся, вековечный, властный, лютый холодище. Не пылал в камине огонь, из узких окон-бойниц сочился голубоватый и тоже холодный свет.
— Хозяйку этого жилища приветствую! — крикнул де Спеле по-латыни, одновременно посылая призыв на эфирном.
Звук прокатился по залу, а магический привет промчался по всей округе.
И ответ пришел — сперва де Спеле ощутил взгляд,
— Благодарю за любезный прием! — крикнул, посылая ощущение наслаждения. — Здесь знают, как ублажить гостя!
Свет угас, но на пришельца обрушился холод. Это был нематериальный, потусторонний холод, он не повредил бы человеку, разве что вызвал бы легкую депрессию, но отнял бы существование у рядового черта, а простого призрака вынудил бы столетие отлеживаться без сил. Всасывающий, жадный холод. Впрочем, де Спеле не лишился ни частицы энергии.
— А вот грабежом гостей заниматься стыдно! — откомментировал, посылая невидимой жадине язвительно-снисходительную усмешку.
И тогда я вилась хозяйка. Впрочем, облик этого существа совершенно не выдавал его нежный пол. Представьте нечто высокое (ростом почти с Рене), довольно широкоплечее, до пят закутанное в черный грубошерстный плащ. Не зря ведь слуга Арзауда назвал это Ледяным Колдуном! Голову покрывал капюшон, туго обрамляя лицо. Возраст… От двадцати пяти до пятидесяти человеческих, разумеется. Резкие черты лица, длинноватый нос с узкими ноздрями, острый раздвоенный подбородок, грозно нахмуренные черные брови, суженные щелки глаз, стиснутые узкие губы. Только нежная кожа, не нуждающаяся в бритве, еще могла выдать женщину.
— Приветствую достойную хозяйку этого жилища! — де Спеле раскланялся по всем правилам вежливости. Ручку целовать не стал, ибо таковая скрывалось под плащом и не предлагалось.
И тут де Спеле сплоховал — не смог мгновенно закрыться от наглого вторжения в свою личность. Словно смерч обрушился и принялся высасывать сведения. Миг — и хозяйка знала поверхностный слой: кто и для чего прибыл во владения. Не призови де Спеле на помощь Старейшего, она узнала бы и о цепи, и о самом Старейшем! Колдунья, наткнувшись на преграду, презрительно ухмыльнулась, но де Спеле почувствовал, что своей стойкостью он внушил уважение. В нем признали… Нет, не равного, но достойного беседы.
— Иной, чужой — произнесла Колдунья. — Любопытно, не встречала еще таких. Защищенный. Стоишь в лиловом огне, нечеловеческом, — подвела итог.
Де Спеле в свою очередь мог бы попытаться запустить свой щуп в личность Колдуньи, но тот, скорее всего, был бы отторгнут. Она тоже была хорошо защищена, пусть силой иной веры, но веры крепкой, фанатичной, кровавой, и преодоление этой защиты потребовало бы слишком большой траты энергии. А стоила ли этого Ледяная?
— Мне ваше прошлое неинтересно. Наверное, оно банально и скучно, как история любого отшельника, — небрежно бросил де Спеле.
Кстати, Колдунья свободно говорила на родном языке де Спеле.
— Воспоминания, прошлое… Забыты, забыты. Там — зло! — выкрикнула, указуя куда-то сквозь стену, наверное, на остальной мир.
Рене должен был бы воспринять ее мысленные картины, конкретные картины зла, хотя бы немногие, хотя бы отрывочные, ибо память Колдуньи открылась, но нет — видел лишь багрово-черные переливы и услышал крик, нет, просто звук, воющий, пронзительный. Память женщины либо стерта, либо заперта очень крепко для нее самой. Видимо, прежняя жизнь оставила только общее ощущение зла и потому изгнана.