Ржавые земли

Хорсун Максим

– Это – груз! – пояснил Гаврила, сдирая пропитанную потом маску. – Он вывалился наружу, когда посудина врезалась в грунт.

– И что? – Я решительно ничего не понимал. – Что за груз?

– Это чернозем, батенька, – боцман сверкнул зубами, улыбаясь. – Отборный… Авось пригодится?

…Кроме чернозема мы обнаружили в трюмах подпорченную марсианским грибком пшеницу – тонн сорок примерно. А еще уймищу миленьких сереньких зверьков, которым вольготно жилось в зерне…»

3

Поначалу Рудин решил, что над ним хотят подшутить. Причем совершенно неуместно, сердито

и цинично подшутить.

– Пардон? – переспросил, продолжая перекладывать свои бумаги из стопки, что побольше, в стопку, что поменьше.

– Мошонкина в задницу ранили! – Матрос-комендор Федюня Тупотилов сжал кулаки до сухого хруста; он долго бежал, он запыхался и нынче был возмущен тем, что доктор вздумал разыгрывать недоверие. Недаром говорят – контуженый!

Доктор повертел между пальцами огрызок карандаша, задумчиво посмотрел на матроса.

«Вот те на!.. Бедолага баталёр Андрей Владимирович! Вечно ему одно сплошное невезенье!»

– Жив?

Бумаги были мигом свернуты и уложены в торбу, а торба – заброшена за спину.

– Жив, да еле-еле, – ответил матрос. – Долго тащили через пустыню хлопца. Много крови расплескал… Дай воды хлебнуть! Вижу флягу у тебя под боком! Ишь ты, дохтор! Ищи-свищи его по всей Тайге!

– Что стряслось-то? – Рудин подхватил тяпку и лопату, стукнул ими друг об друга, очищая от земли, пристроил на плече. Теперь он был готов бежать хоть рысью, хоть галопом.

– А бес его!.. – сплюнул матрос сквозь зубы. – Поисковая партия наскочила на засаду. Двоих – наповал, а Мошонкина – в задницу. Кто остался – Мошонкина на руки и деру оттуда, деру!

– Вечно у вас – не слава богу! – бросил уже на ходу Рудин. – Кто напал? Люди святого Ипата?

Матрос посмотрел на доктора сверху вниз, насколько это позволял ему маленький рост.

– А кто еще мог, Тимофеич? Котелок у тебя варит или совсем накрылся, а? Других соседей с ружьями у нас нету!

Рудин вздохнул.

Задиристый матросик жил в постоянном лагере не так давно. Он был в числе тех, кто присоединился к отряду Рудина-Купелина после генерального сражения. (Однако на «Кречете» он служил с самого спуска на воду.) Девяти морякам-балтийцам удалось отыскать своих. Они нашли путь через пустошь после того, как на террасах горы-пирамиды запылали сигнальные костры. Три костра, три дыма… Моряки мгновенно разобрались, что к чему. На то и рассчитывали Рудин с Купелиным, да с Гаврилой-боцманом, когда брались за трудоемкую затею.

Про Рудина матросику рассказывали. Вроде правду рассказывали, да не всю и не так. Поэтому не доверял он лысоватому добряку, который матросскому совету перечит, водку не пьет, махорку не курит, матом не разговаривает и трепака не пляшет. И еще берется порой командовать наравне с офицерами и боцманом. Словно тех троих мало!

– Совсем обнаглел святой Ипат! – сквозь зубы проскрипел Рудин. – Параноик чертов!

«Мы идем по проторенному пути… Пролистываем старую книгу, на страницах которой не может появиться ничего нового. Сначала были племена. Малочисленные, вшивые, голодные, вымирающие… Потом некоторым пришло в голову объединиться. Ну, чтобы решить задачи, которые малой группе не по плечу. Защититься от внешней среды, добыть необходимое количество пищи, сделать так, чтобы женщины не боялись рожать, а потомство росло и крепло. Так появилась первая империя. Она была маленькой, но до крайности амбициозной. Ее население взялось возрождать натуральное

хозяйство и базовые ремесла. Наша вавилонская башня – это проект Большого Огненного Треугольника, над которым ежедневно бьются и льют пот больше чем сто человек. Но оказалось, что этот путь не все считают единственным и истинным. Сумасшедший монах Ипат сплотил вокруг себя отбросы пустошей: тех самых каннибалов, мужеловов-насильников, мародеров и трупоедов, верность которых мы наивно надеялись купить посредством гречневой каши и идеалистических лозунгов. Мы оказали Ипату большущую услугу: мы собрали в одном месте и в одно время тех, чьи сердца он смог покорить одной безумной проповедью. Теперь пустошь делят две карликовые империи, и речь не идет о каком-либо добрососедстве и сотрудничестве. Впрочем, вооруженный нейтралитет – это тоже блажь для тех, кому хорошо запомнился урок пограничных стычек со стрельбой и поножовщиной».

…Баталёр долго не приходил в себя. Он был бледен, как покойник, дышал неровно, всхлипывал и подергивал в бреду синюшными губами. Рана была тяжелой: входное и выходное отверстия – в окантовке обожженной плоти; раневой канал забит запекшейся кровью, ткань вдоль канала омертвела, гематома расплылась на всю ягодицу.

В просторную избу, отведенную под полевой госпиталь, набилась орда любопытных носов. Нижние чины с видом профессоров на консилиуме ставили диагноз, какие-то бабы сокрушались и охали: Мошонкин дамам нравился. Рудин попросил всех вон. Через минуту рядом с ним остались лишь фельдшер-француз и Гаврила.

– Ну, мсье Жан-Клод, – обратился Рудин к фельдшеру, – сейчас мы проверим, как внимательно вы читали моего Пирогова. Какая обработка нам необходима?

Фельдшер был серьезен и собран. Он коротко кивнул, соображая, затем ответил:

– Будем рассекать и иссекать, мсье Павел.

– Абсолютно верно. С чего же начнем?

– С переливания крови.

– Справедливо. Но сегодня, дорогой Жан-Клод, я не чувствую вдохновения. Поэтому операцию проведете вы, я же буду ассистировать. Не переживайте, мой друг! Приходит час, и все с чего-то начинают. Вы мой лучший ученик, вам и карты в руки.

– Как скажете, мсье Павел. Я не волнуюсь.

Рудин распахнул легкую дверь, выглянул наружу.

– Холодает что-то. Никак осень настала… Марфа Васильевна! – окликнул он проходящую мимо барышню. – Голубушка! Если вас не затруднит, полейте нам из ковшика на ручки, мы работать собираемся…

Боцман закатал рукава форменки, лег на скамью. Подсунул под голову свернутую валиком шинель.

– Вот такие пироги, брат, – сказал Рудин, колдуя над сверкающим в свете керосиновой лампы инструментом. – На чужой планете, в нескольких миллионах миль от дома мне приходится латать дыры, которые оставляют на шкуре одних людей другие люди. Хозяева сгинули, теперь мы охотимся друг на друга.

Гаврила отмахнулся:

– Я ни на кого не охочусь, Паша. А святой Ипат – сука и злодей. Его настигнет расплата, ты не сомневайся. Причем при жизни. И прихвостням его не поздоровится.

– Сколько не жалко?.. – Рудин протер спиртом сгиб боцманского локтя. – Учти, Гаврила, шансов у Андрюшки – кот наплакал.

– Чего уж там… Коли и не куксись, Паша. Не за святым же Ипатом посылать.

4

«Глава XXVI. Святой Ипат и иже с ним.