Ржавые земли
Шрифт:
– Вы кого-то лишились, доктор? – спросила Ева. – Женщины… – догадалась она и опустила глаза. – Красивой и доброй… Господи, как мне жаль!
– Есть еще и «три»… – Рудин припомнил призрак капитана И. К. Германа, и словно пригрозил тот пальцем: мол, держи, господин Пилюля, рот на замке.
– …но, боюсь, третья история слишком невероятна, чтобы о ней можно было говорить вслух, – досказал он. Поправил клетчатый платок на шее, убедился, что револьвер – под рукой и легко вынимается из-за пояса. Этот жест уже вошел у него в привычку. Продолжил: – Ну а четыре – это святой Ипат, чтоб ему пусто стало. Вы, наверное, опять-таки осведомлены, насколько велика сила его влияния на людей. Ничем иным, кроме как телепатией, я не могу
Ева кивнула.
– В общих чертах – да, – сказала она. – Но вы говорили о сверхъестественном влиянии на одного человека. Я же видела, – Ева махнула рукой туда, где, по ее мнению, находился лагерь людоедов, – как ума лишились человек пятьдесят, а может, и больше. Одновременно!
О том, что и ей довелось ощутить прилив благодати, Ева умолчала. Из опаски, что доктор станет ее расспрашивать что да как. А она и так предостаточно рассказала ему о себе.
Рудин поглядел на Еву с уважением. Не то чтобы он раньше не уважал ее, но сейчас ему стало особенно отрадно оттого, что у него появилась такая проницательная союзница. «Нет, она не бюргерша, эта Ева Генриховна. Купеческая дочка?.. Быть может, хотя вряд ли. Уездная дворянка?.. Тоже маловероятно, – те не читают «Ниву». Боже! Неужели сюда занесло столичную аристократку? И как она до сих пор держится?..»
– Очевидно, святой Ипат пережил внутреннюю эволюцию, – продолжил развивать мысль Рудин. – Теперь Ипат – не тот хлюст, каким был в нашем Поселке. Черт! Надо было никого не слушать! Засадить его в яму и обследовать, как лабораторную крысу! Ох! Простите! – спохватился он. – Мне не следовало так говорить!.. А вы, сударыня, – настоящая леди! Клянусь честью!
– Вы, право, тоже – джентльмен, – Ева попыталась сменить тему. Ей так хотелось, чтобы доктор оставил в покое ее прошлое, и на то имелись веские причины. Хороша – баронесса Беккер! В яме сидела, готова была отдаться своему мучителю за глоток свободы, плелась за ним, что собачка на привязи. А нынче встретила первого приличного человека, и сейчас же сердце застучало в три раза быстрее. «Подстилка, а не баронесса!» – заключила она про себя.
– Встретились леди и джентльмен в пустыне на чужой планете… – мечтательно проговорила Ева (она довольно легко приняла марсианскую концепцию, чем в первый раз не на шутку удивила Рудина). – … сами – в обносках, сидят на камнях, но говорят друг другу «вы» и тужатся вести светскую беседу. Не хватает только лакея и чайного сервиза.
– Знаете ли, – улыбнулся Рудин, – чертовски приятно обращаться к другому человеку на «вы» и слышать вежливую речь в ответ. И беседу мы ведем отнюдь не светскую, а, скорее, научную. Или около того. Прошу вас, позвольте побыть хотя бы минуту снобом, а не грязным бродягой без рода и племени.
Он встал, обошел холм, проверил, не приближается ли кто.
– Мне кажется, что повернуть ситуацию вспять возможно… – вздохнул доктор, усаживаясь на прежнее место. – Все фрагменты мозаики лежат перед нашими глазами, надо только суметь составить правильную картину. Или хотя бы представить ее… Среди песков и черных скал – бесчисленные следы двух чужепланетных цивилизаций, Ева. Хозяев и тех, кто правил Марсом задолго до прихода богов-насекомых.
– Вы полагаете, доктор, что эти… а-артефакты помогут нам вернуться… домой? На Землю?
– Ха! Я всем сердцем на то и уповаю, Ева. Вот, меня прогнали из Поселка. Теперь мой дом – пустошь. Но я иду, следую велению сердца и не опускаю рук. Я считаю, что наша с вами встреча – добрый знак. А интуиция редко обманывает меня. Думаю, главные марсианские безумцы спелись неспроста. Они что-то затевают. Без мохнатой лапы хозяев дело не обошлось, клянусь честью.
– Доктор, самое меньшее, чем я могу отблагодарить вас за спасение и доброту ко мне, – это рассказать о чем вы просите.
– Сделайте милость, сударыня. Поподробнее об этом Петруше…
Ей пришлось заново пережить каждое злоключение. Всё с самого начала: вот Петруша черным вороном нагрянул из пустоши; он убил всех людей в старом лагере, а ее утащил в свое логово. Вот – яма, а вот – она, страдает от затянувшейся молчанки и наивно лезет из кожи вон, стараясь найти общий язык с этим зверем в человеческом обличье. Вот – бежит навстречу синеве, а вот – бредет через пустошь. Вот – стоит на коленях и смотрит на сверкающее лезвие.
…Несколько раз Рудину приходилось прерывать Еву. Он брал бинокль, поднимался на холм и осматривал пустошь с плоской вершины. Но на рыжей равнине царила безмятежность. Даже пыль лежала гладкими и мягкими пластами, покорно ожидая первых порывов ветра, чтобы затем взлететь к облакам и еще выше. Людоеды не показывались. Походило на то, что они махнули рукой и удовлетворились пятью пудами мяса с капитанских костей.
– …Он – сумасшедший, да? – спросила Ева, закончив рассказ.
– Несомненно. Его не сдерживает мораль и социальные связи, он люто ненавидит людей. Он дошел до бреда со своим якобы сверхчувствительным обонянием! Затем, вы утверждаете, будто у него не растут усы и борода, а также отсутствует либидо. Я предполагаю, что Петруша страдает от серьезных гормональных нарушений. Быть может, его тело видоизменяется. Быть может, Петруша превращается в женщину, – да-да, не стоит скептически улыбаться, Ева, медицине такие случаи известны. Подобная метаморфоза – ну представьте себе! – могла нанести серьезный ущерб психическому здоровью. Отсюда и агрессивное поведение, и потеря способности адекватно мыслить. Впрочем, я смогу сказать наверняка, чем он болен, если только увижу Петрушу своими глазами…
– Упаси бог, доктор! – воскликнула Ева, ее губы задрожали. – Я буду молиться – если потребуется, день и ночь буду молиться! – чтобы вы никогда не повстречались. Он – ужасный человек. Поверьте мне, Павел! Он – демон! Он – само зло!
– Ну-у… – Рудин на секунду растерялся. – Ладно. Пусть будет по-вашему! – Доктор поднялся и подал руку Еве. – Однако нам пора в путь… Черт! Куда запропастился Шершень?!
…«Старик» догнал их часом позже. Рудин обнаружил, что запыхавшийся чужепланетник сжимает в зубах обрезок веревки.
– Пройдоха! – обрадовался доктор. – Никак раскопал что-то!
Шершень вынул веревку изо рта. Сплюнул, точь-в-точь как человек, и передал насквозь мокрый обрезок Рудину. У Евы потемнело в глазах: Шершень унюхал и притащил им ту самую веревку, которой были связаны ее запястья; баронесса вспомнила, что Петруша перерезал путы перед тем, как они спустились в подземное убежище.
– Шершень отыскал место, где Петруша хранил припасы, – мрачно проговорила Ева. Возвращаться к тайнику ей отчаянно не хотелось. Мало того что под светящимися стенами снились страшные сны, еще и Петруша мог нагрянуть, словно снег на голову. Доктор, кажется, способен постоять за себя и с ним быстрый, зубастый Шершень… Но Петруша – чудовище, трудно переоценить его нечеловеческие силы. Держаться бы подальше от его проклятых тайников!