С Барнаби Бракетом случилось ужасное

ДЖОН БОЙН родился в Ирландии в 1971 году. Для юных читателей он сочинил два романа — «Мальчик в полосатой пижаме» и еще один, который на русском языке пока не вышел. А кроме того, написал семь романов для взрослых. Его книжки перевели на сорок с лишним языков.

www.johnboyne.com

www.facebook.com/john.boyne1

Это

Начнем с папы Барнаби — Элистера. Он считал себя совершенно обычным. Жил обычной жизнью в обычном доме, который стоял в обычном районе, где папа обычно занимался своими обычными делами. И жена у него была обычная, и двое их детей.

Элистера очень раздражали необычные субъекты — или же такие, кто выделывается на людях. Если он ехал в метро и рядом громко разговаривала компания подростков, он дожидался следующей станции, выскакивал из вагона и пересаживался в другой, пока двери не закрылись. Если ужинал в ресторане — в обычном, потому что в новые и причудливые, где меню читать трудно, а еда сбивает с толку, он не ходил, — так вот, в обычном ресторане он злился, когда официанты запевали «С днем рожденья тебя» какому-нибудь посетителю, жаждавшему внимания к своей персоне, и считал, что вечер у него испорчен.

Работал он стряпчим в фирме «Хлоппот и Нафигг», в великолепнейшем городе на свете — Сиднее, Австралия. Занимался он там завещаниями — работа довольно мрачная, но его она полностью устраивала. В конце концов, загодя писать завещание — совершенно обычное дело. В этом нет ничего необычного. Заходя к нему в кабинет, клиенты часто нервничали: оказывалось, что писать завещание бывает трудно и как-то расстраивает.

— Не расстраивайтесь, пожалуйста, — обычно говорил в таких случаях Элистер. — Умирать — дело совершенно обычное. Настанет день, и нам всем придется. Представьте, какой был бы ужас, если б нам пришлось жить вечно! Планета просто не выдержит лишней тяжести.

При этом нельзя сказать, что Элистера очень заботило, как пойдут дела у планеты, — ему было все равно. Это волнует только хиппи и этих, которые за «новый век».

Есть такие люди — особенно на Дальнем Востоке, — которые верят, что каждый из нас (и вы тоже) — это половинка пары, разлученной еще до рождения в нашей огромной и очень сложной вселенной. Всю жизнь, считают они, мы ищем себе такую отнятую душу, чтобы снова стать целыми. А пока этот день не настанет, нам как-то не по себе. Иногда целым становишься, встретив такого человека, кто на первый взгляд — полная твоя противоположность. Любитель искусства и поэзии, к примеру, может влюбиться в женщину, которая днями напролет возится в двигателях, и руки у нее по локоть в машинном масле. А даму, которая правильно питается и увлекается спортом, может привлечь мужчина, для которого нет ничего лучше, чем смотреть этот самый спорт по телевизору, сидя дома в уютном кресле с банкой пива в одной руке и бутербродом в другой. Всякое же, в конце концов, бывает. Однако Элистер Бракет всегда знал, что нипочем не станет делить свою жизнь с тем, кто не так обычен, как он, пусть даже это само по себе дело обычное.

Что приводит нас к маме Барнаби — Элинор.

Элинор Буллингем выросла в Бикон-Хилле — в домике, смотревшем на северные пляжи Сиднея. У родителей она всегда была зеницей ока, потому что, спору нет, лучше нее в округе себя не вела ни одна девочка. Элинор никогда не переходила через дорогу, пока на светофоре не возникал зеленый человечек, даже если никаких машин вокруг. В автобусе всегда уступала место старичкам, даже если там было полно свободных мест. Она вообще росла до того воспитанной девочкой, что когда ее бабушка Элспет умерла и оставила ей в наследство свою коллекцию старинных носовых платков — сто штук, и на всех аккуратно вышиты ее инициалы ЭБ, — Элинор твердо решила, что когда-нибудь выйдет замуж только за человека, у которого фамилия тоже будет начинаться на букву Б, чтобы наследство не пропало зря.

Как и Элистер, она со временем стала стряпчим и занималась недвижимостью; если у нее спрашивали, она отвечала, что это до ужаса интересно.

На работу в фирму «Хлоппот и Нафигг» она устроилась почти через год после своего будущего мужа — и поначалу, осмотревшись в конторе, как-то разочаровалась: она увидела, до чего непрофессионально ведут себя многие молодые мужчины и женщины, которые там работали.

Очень мало кто держал свои рабочие столы хоть сколько-то в порядке. Все они были заставлены фотографиями родственников, домашних животных или того хуже — портретами знаменитостей. Мужчины громко разговаривали по телефону и рвали в клочки свои картонные стаканчики из-под кофе — от этого возникал некрасивый беспорядок, который потом кому-то приходилось убирать. А женщины, казалось, целыми днями только едят — они покупали яркие разноцветные пакетики сладостей у разносчика с тележкой, который ездил по конторе каждые несколько часов. Да, по нынешним меркам это было вполне обычное поведение, но все равно — не обычно обычное.

У Элинор уже началась вторая неделя на работе, и однажды она отправилась по лестнице наверх через два этажа — отнести коллеге в другой отдел документ огромной важности: он был нужен там незамедлительно, иначе весь мир перестанет вращаться. Открывая дверь, Элинор изо всех сил решила, что не станет обращать внимания на грязь и беспорядок, которые ее там наверняка поджидают, иначе пришлось бы расстаться с завтраком. Но, к своему удивлению, увидела в кабинете такое — или такого, — от чего — или кого — сердце у нее весьма неожиданно скакнуло; так младенец газели впервые удачно перепрыгивает ручей.

За угловым столом сидел весьма удалой молодой человек в костюме в узкую полоску и с безупречным пробором в прическе. Перед ним высилась ровная стопка бумаг, все разделены по темам цветными закладками. В отличие от животных, работавших вокруг, которых и к лотку-то не приучили толком, стол у него был аккуратен: ручки и карандаши собраны вместе в простом стаканчике для хранения, а документы разложены очень деловито. Он с ними работал, и рядом нигде было не видать ни единого портрета ребенка, собачки или знаменитости.

— Вон тот молодой человек? — спросила Элинор у девушки, сидевшей к ней ближе всех. Та совала в рот банановую булочку с орехами, а крошки падали на клавиатуру компьютера и навсегда терялись между клавишами. — Тот, что в углу? Как его зовут?

— Вы про Элистера? — переспросила девушка, зубами чистя обертку булочки с изнанки, чтобы не осталось ни мазка липкой ирисочной начинки. — Самого скучного человека во вселенной?

— Как его фамилия? — с надеждой спросила Элинор.

— Бракет. Паршивая, правда?

— Идеальная, — ответила Элинор.

Так они и поженились. Обычное дело — особенно после того, как вместе сходили в театр (три раза), в местное кафе-мороженое (дважды), в танцзал (только раз; им там не очень понравилось — слишком много трясутся, слишком громко играет этот противный рок-н-ролл) и на весь день съездили в луна-парк, где фотографировались и приятно беседовали, пока солнце не начало заходить, а гигантское лицо клоуна с огоньками не стало выглядеть жутче обычного.

Ровно через год после счастливого события Элистер и Элинор, ныне жившие в обычном доме в Киррибилли, на Нижнем Северном Берегу, произвели на свет своего первого ребенка — Генри. Он родился утром в понедельник, едва часы пробили девять, весил ровно семь фунтов, и роды прошли быстро; он вежливо улыбнулся врачу, который его принимал. Рожая, Элинор не кричала и не плакала — в отличие от тех вульгарных мамаш, чьи выходки что ни вечер отравляли телевизионный эфир. Вообще это деторождение прошло крайне учтиво, упорядоченно и воспитанно и никому не создало никаких неудобств.