С Барнаби Бракетом случилось ужасное
Шрифт:
Барнаби нахмурился, пытаясь как-то во всем разобраться. У него за спиной всего в нескольких милях — северные пригороды Сиднея, дом, в котором живут его мама и папа, брат, сестра и собака. Не придется ж ему облететь весь земной шар, чтобы снова их увидеть, правда?
— Он темнит, — сказала Этел, нагнувшись к нему и глядя прямо в глаза. — Марджори, говорю тебе — он точно темнит. Все маленькие мальчики врут, это научный факт, да только этого раскусить легко. Я у него по глазам все вижу. Рассказывай правду, мальчик.
Барнаби хотел было заявить, что ни в чем не виноват, но что-то в этих двух дамах подсказывало ему: они его не оставят в покое, пока он во всем не признается. Поэтому он и решил все им рассказать — и ни одной некрасивой бородавки в этой истории от них не утаивать.
— Но это же безобразие, — произнесла Этел, когда он закончил.
— Скандал и ужас! — согласилась с ней Марджори. — Что это за мать, которая так поступает со своим ребенком?
— Ты очень хорошо знаешь, что это за матери, Марджори, — печально сказала Этел.
— Да и ты, Этел, — сказала Марджори равно грустным голосом.
— И, судя по всему, отец в этом тоже замешан.
— Абсолютный стыд и позор.
— И ты еще хочешь к ним вернуться? — спросила Этел, глядя на Барнаби так, словно не верила своим ушам. — Даже после того, как они сами тебя отправили в полет?
Барнаби немного поразмыслил. Прежде он как-то вообще не задумывался, хочет ли он вернуться домой, — просто это казалось самым очевидным решением. Ему же, в конце концов, всего восемь лет. Где ему еще жить, если не дома? Чем питаться? Как вообще быть?
— Не морочь себе этим голову, — сказала Этел, читая его мысли с той же легкостью, с какой раньше распознала обман. — Можешь лететь дальше с нами. Когда-нибудь бывал в Южной Америке?
— Нет, — покачал Барнаби головой. — Я нигде не был дальше Сиднея.
— Тогда тебя ждет настоящий подарок. Мы летим домой, в Бразилию. У нас там, понимаешь, кофейная ферма. На несколько месяцев мы взяли себе отпуск, но теперь пора возвращаться. Туда-то мы и направлялись, когда ты столкнулся с нашей корзиной. Лететь недолго. У нас замечательный воздушный шар, правда, Марджори?
— Чудесный, Этел. Лучше у нас никогда раньше не бывало.
— Без исключений.
— Совершенно без всяких исключений.
Барнаби с трудом поднялся на ноги, стараясь не отвязаться руками, и поглядел за борт. Земля под ними совсем исчезла, и он смотрел на компанию тонких белых облаков, мимо которых они пролетали.
— Что скажешь? — спросила Этел. — Готов к приключению?
— Ну, особого выбора у меня нет, так ведь? — ответил Барнаби.
— Превосходно! Тогда — вперед на всех парах!
— На всем пламени, моя милая Марджори.
— Разумеется, моя милая Этел.
Немного погодя в точности установили координаты, правильно свернули навигационные карты, дамы открыли корзинку с провизией и предложили Барнаби бутерброд, яблоко и фляжку апельсинового сока.
— А что в Южной Америке? — жуя, спросил он. — У вас там мужья живут?
— Мужья? — воскликнула Этел, с ужасом глядя на Марджори.
— Мужья?! — взревела Марджори, глядя на Этел так, словно кто-то пригрозил сесть ей на голову.
— У нас нет мужей, молодой человек, — объяснила Этел. — Гнусные вонючие существа. Только и умеют, что бездельничать, бестолочи. Пьют, играют на скачках, всегда находят причины не чинить покосившуюся полочку в кухне. А пока сидят и смотрят по телевизору спорт, исторгают из самых невыразимых частей своих кошмарных тел самые мерзкие звуки и самые отвратительные запахи.
— Спорт! — фыркнула Марджори и содрогнулась.
— Нет, мы решили отказаться от мужей много лет назад. И они нас никогда не интересовали, правда, Марджори?
— Даже малейшей склонности к ним не было, Этел.
— Так вы, значит, давно уже дружите? — спросил Барнаби.
— О да, — ответила Марджори. — Нам обеим тогда чуть за двадцать было, а это больше сорока лет назад. В голове не укладывается. Мы познакомились, когда обе пришли в один драмкружок, в Шропшире. Только глянули друг на друга — и тут же поняли, что нам суждено быть…
— Друзьями, — перебила ее Этел, мягко похлопав Марджори по руке и улыбнувшись. — Лучшими на свете друзьями.
— Ближайшими на свете друзьями, — согласилась с ней Марджори.
— Именно, — с глубоким удовлетворением кивнула Этел. — В этом же нет ничего такого, правда?
— Нет, конечно, — сказал Барнаби. — У меня однажды был очень хороший друг по имени Лиэм Макгонагалл. Он мне жизнь спас, когда у нас школа сгорела дотла. Ну, школа — это она так называлась, на самом деле она была скорей как тюрьма.
— Это ты ее сжег? — спросила Марджори, вновь наклонившись к нему, и потыкала ему в бок палочкой для еды.
— Нет, — ответил Барнаби. — Я б такого ни за что не сделал.
— А всякие проказы с нашей горелкой тебе в голову не придут?
— Да не жег я ее! — возмутился Барнаби. — Она б сама все равно сгорела.
— А то я подумала, что мама тебя, может, из-за этого выгнала.
— Она меня выгнала, потому что сказала — я не такой, как все.
Обе дамы впервые затихли. Посмотрели на Барнаби, потом друг на друга, потом — снова на мальчика.
— А знаешь, — сказала Этел уже спокойнее и тише, — сорок лет назад моя мама тоже сказала мне, что я не обычная девочка, и вышвырнула меня из дома. Я больше никогда ее не видела. Она не снимала трубку, когда я звонила, не отвечала на письма. Просто ужас.