С человеком на борту
Шрифт:
Хорошо это было или плохо?
Вряд ли можно ответить на этот вопрос вообще, безотносительно к личности Королева и к той неповторимой конкретной обстановке, в которой все это происходило. Тут общие положения модной в наши дни научной организации труда, наверное, не очень применимы. Не берусь решать, нужен ли подобный, облечённый исключительно широкими правами «командующий» в любом деле. Думаю все же, что нет, особенно если эти права не уравновешены (как были уравновешены у Королева) глубокой человечностью их обладателя, если ему присуща не только деловая, требовательная жёсткость, но и природная жестокость. Тогда, кстати, он обречён на то, чтобы так и остаться в глазах беспристрастных потомков прежде всего диктатором,
А для дела освоения космоса, особенно на первых его этапах, наличие такого лидера, как Королев, было — я убеждён в этом — удачей, переоценить значение которой вряд ли возможно.
Когда ракетно-космическая техника находилась ещё в состоянии если не младенческом, то, во всяком случае, далеко не зрелом, она могла двигаться, развиваться, разворачиваться во всю ширь только совместными усилиями многих коллективов и даже целых ведомств, — тогда просто необходим был человек, который не знал бы слов «это не моё дело» или «это ко мне не относится», человек, которому до всего было дело и к которому относилось бы все: и прочность ракеты, и химия топлива, и выбор места для космодрома, и система премирования за разработку конструкций, словом — все! Таким человеком оказался Королев.
Он был лидером. Именно — лидером. Никак не суперменом, каким его иногда себе представляют. А это понятия совершенно разные. Супермен совершает, вернее — пытается (как правило, безуспешно) совершить великие дела сам, лично, персонально. А лидер — готовит, возглавляет и поднимает на такие дела коллег, последователей, сподвижников, в конечном счёте — коллектив, иногда, если того требуют масштабы дела, многотысячный. Королев сколачивал такой коллектив. Сколачивал умело, упорно, талантливо.
Он никогда не упускал случая подчеркнуть коллективный характер работ по освоению космического пространства. Шла ли речь о планах на будущее, об анализе сделанного, о случившихся неудачах и пришедших удачах (особенно об удачах), он всегда говорил «мы», «нам», «у нас», а не "я", «мне», «у меня». И это была не форма, а отражало его взгляды на природу технического творчества.
Так же он действовал и вне пределов своего КБ. По его инициативе был создан Совет главных конструкторов космической техники — организация вневедомственная, вроде бы никому не подчинённая и ни перед кем не отчитывающаяся и в то же время на редкость могущественная. В сущности она представляла собой средство преодоления ведомственной разобщённости. То, что потребовало бы долгих и трудных согласований, при помощи СГК решалось мгновенно впрямую.
Потребовались многие годы, чтобы подобные прямые (или, как их иногда называют, горизонтальные) связи были по достоинству оценены и рекомендованы к распространению в масштабе всей страны. В состав СГК кроме Королева входили В.П. Бармин, В.П. Глушко, В.И. Кузнецов, Н.А. Пилюгин, М.С. Рязанский.
Но вернёмся к поставленному вопросу — почему же все-таки его так слушали? Так считались с его мнением? Так стремились выполнить наилучшим образом каждое его указание?
Может быть, потому, что он был не только Главным конструктором своего конструкторского бюро, но и бессменным председателем Совета главных конструкторов космической техники, заместителем председателя государственных комиссий, техническим руководителем пусков всех пилотируемых (и многих беспилотных) советских космических летательных аппаратов?.. Ведь за каждым из этих титулов стояло немало прав! И ещё больше — ответственности.
Нет, не думаю. Не в титулах было дело. Не мог столь, в общем, формальный момент играть сколько-нибудь существенную роль в таком деле. Мало ли мы видели разных председателей и их заместителей, влияние которых не выходило за пределы ведения заседаний («Внимание, товарищи. Слово имеет…»).
Тогда, может быть, другое:
Нет! Не проходит и это объяснение. Прошу читателя поверить: в плеяде конструкторов космической техники Королев был, что называется, первым среди равных. Его окружали настоящие личности в полном смысле этого ко многому обязывающего слова.
В «медовый месяц» космической эры появилось немало газетных и журнальных публикаций, из которых далёкий от подобных дел читатель легко мог составить себе представление, будто все делалось очень просто: Теоретик космонавтики произвёл нужные расчёты, Главный конструктор начертил чертежи. Ну, может быть, помогали им ещё какие-нибудь копировщики и деталировщики — и все… Излишне говорить, что таким способом в наше время невозможно создать даже пылесос или холодильник, не говоря уже о ракете с космическим кораблём, самолёте, автомобиле.
Какую отрасль космической техники ни взять — сверхмощные ли ракетные двигатели, системы ли управления, комплексы ли измерительных средств, устройства ли торможения и спуска, радиотехническую ли аппаратуру, стартовые ли позиции, — каждая из этих и множества других сложных комплексных проблем решалась большими коллективами талантливых, инициативных творческих работников, во главе которых просто не смогли бы удержаться вялые, слабые люди. Поэтому невозможно предположить, что ответ на интересующий нас вопрос заключался в очевидном превосходстве Королева над другими главными конструкторами как инженера и учёного. Созвездие космических главных конструкторов, повторяю, состояло — как оно и положено нормальному, уважающему себя созвездию — из настоящих звёзд: больших инженеров и больших учёных, больших не только и не столько по своим высоким должностям и академическим титулам, а по существу. Так что и в этом плане не было у них особых оснований взирать на Королева очень уж снизу вверх…
Так в чем же все-таки дело?
Не знаю. Не берусь ответить на этот вопрос с полной категоричностью. Но думаю, что главную роль тут играла очевидная для всех неугасающая эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других (недаром говорили сотрудники его КБ: «Мы работаем от гимна до гимна»). Да что там — не жалел! Просто не видел, не умел видеть ничего вокруг, кроме того, что как-то способствовало или, напротив, препятствовало ходу этого дела.
И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой мне не пришлось встречать, пожалуй, ни в ком из известных мне людей (хотя, честное слово, на знакомства с сильными личностями мне в жизни, вообще говоря, повезло), — это сочетание влияло на окружающих так, что трудно им было, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять. Великая сила — страсть! А тем более — страсть праведная…
Очень интересно складывались взаимоотношения Королева с Хрущёвым. Конечно, судить о них я и мои товарищи могли, пользуясь лишь информацией довольно косвенной, поскольку в кремлёвские кабинеты вхожи не были. Но слышали, как СП не раз выражал уверенность, когда речь шла о делах, требовавших решений государственного масштаба, что в ЦК и в правительстве его поддержат («Хрущёв подпишет…»). Присутствовали иногда — чаще всего это случалось на космодроме — при телефонных разговорах СП с Хрущёвым… Из всего этого у меня сложилось парадоксальное и, разумеется, сугубо субъективное ощущение, что каждый из них — и Хрущёв, и Королев — считал, что очень ловко использует второго в своих целях (не личных, конечно, а служащих интересам дела). И самое удивительное — оба при этом были правы!