С чистого листа 1
Шрифт:
Я засмеялся и отклонил голову назад, закрывая глаза – всё ещё чувствовал усталость.
В девять утра нас вытащили из клетки и мы торжественно промаршировали перед судьёй. Это было коротко и ясно: следите за языком, признайте вину, заплатите $50 – СЛЕДУЮЩИЙ! Я получил свой складной нож, и один из копов по моей просьбе сфотографировал нас за решёткой. Теперь уматываем. Последние сутки были слишком насыщенными.
К этому моменту все мы оказались ужасно усталыми. Мы заправились и повернули свой Бьюик к северу. Ехали прямо домой, останавливаясь только заправиться. поесть и отлить, и добрались до Трой на следующий день. Великое Американское Приключение было позади.
Хвала
Глава 32. Знакомство с родителями
Целую неделю мы слонялись по дому, пили, курили травку, вставали попозже, расказывали военные басни Джеку и Свейзаку. Я отдал проявлять плёнки, снятые Инстаматиком, и получил три набора копий, по одному для каждого. Настала пятница, время двинуться на юг. Я бы обошёлся и без этой поездки, но надо было рано или поздно представить Мэрилин моей семье. Семья для неё была критически важна, она просто не представляла себе, что можно жить как отрезанный ломоть. Даже и раньше, когда Хамильтон ещё не стал таким психом и я действительно проводил время с семьёй, для меня ничего не составляло неделями жить, не общаясь с ними. Сейчас это уже были месяцы. Это будет первый визит с тех пор, как я уехал в РПИ в августе 1973, почти год назад.
Дорога на юг заняла день, и я попал в Лутервилль к ужину в пятницу. План был побездельничать денёк, возможно повидать старых друзей, и быть дома, когда Мэрилин приедет в воскресенье. Мы останемся здесь на несколько дней, или пока я не сорвусь, и затем поедем на побережье. Потом мы вернёмся в Лутервилль, и по пути дальше на север Мэрилин будет вести свою машину за моей. Я все ещё нервничал насчёт её дороги из Ютики к Лутервиллю. Перед тем, как уехать в путешествие, я отправил ей детальные инструкции и размеченную карту, как добраться к моим, но Мэрилин, даже в коробке может заблюдить, при этом имея неоновой картоу и ДжиПиЭс. Это наследственное; Бакмэны женятся на таких женщинах, которые не могут водить. Моя мама не в состоянии находить дорогу, и жена Паркера Дженин тоже не может выехать со двора без ДжиПиЭс.
Моё возвращение домой в нежные объятия тёплой любящей семьи было как минимум натянутым, если не хуже. Сьюзи была в экстазе, так же как и собака. Папа был тоже вполне доволен, и мы с ним провели несколько часов обмениваясь байками – о моей поездке, и о его поездках, которые он предпринял в моём возрасте. Мама держалась холодновато, как будто моё отдаление от семьи было полностью на моей совести, но также была и довольна – согласно родительскому долгу – видеть возвращение блудного сына. Хамильтон был откровенно враждебен.
В субботу я сделал пару звонков и назначил встречи. Рэй Шом и Рэнди Бронсон встретятся со мной позже, вечером после ужина.
Мне не следовало бы оставаться на ужин; что испортило вечер, так это прежде всего что мама приготовила мясной рулет, а я его терпеть не могу. Я съел немного, а остальное размазал по тарелке. Мама заметила и сказала
– Я думала, тебе это нравится.
– Извини, мам, но вообще-то нет.
Может быть, если она подала бы его с коричневой подливкой, это было бы съедобно, но мамин рецепт указывал, что подавать его нужно с томатным соусом.
– Но ты же любил рулет бабушки, – запричитала она.
Я спрятал лицо в ладонях а потом жалобно на неё посмотрел:
– Мне и бабушкин рулет не нравился. Мне просто не хотелось огорчать твою маму.
При этом папа застонал, а Сьюзи хихикнула. Мам просто издала разгневанное "Хммпф!"
По настоящему гадкая часть началась тогда, когда посыпались вопросы о девочке, которая завтра приедет. Она вообще кто? Как её зовут? Откуда она? И т. д., и т. п, и т. д.
Положил вилку, отодвинул стул и глубоко вздохнул. Я сидел рядом с Сьюзи, на противоположной от него стороне стола, так что смотрели мы прямо друг на друга.
– Хамильтон, я скажу только раз, но хочу чтобы ты слушал очень, очень внимательно. Если ты сделаешь или скажешь что-нибудь Мэрилин, я тебя побью так, что в тебе останется жизни на один дюйм. Если ты её коснёшься, я тебя просто убью. По горло сыт твоими гадостями. Твоя жизнь висит на волоске.
Было бы сильным преуменьшением сказать, что в комнате стало шумно. Хамильтон громко протестовал насчёт своей невиновности, мама потребовал, чтобы я вёл себя прилично. Всё закончил отец, громко велел всем заткнуться, а потом сказал мне:
– Взрослый ты или нет, но придержи язык.
– Папа, я люблю тебя и маму и Сьюзи, но Хамильтону нужно кое-что объяснить. Я хочу чтобы меня ясно поняли. Эта девушка для меня важнее чем что-нибудь или кто-нибудь ещё. Если Вы хотите с ней познакомиться, его надо удержать в рамках. Это не угроза, а обещание. Если он выйдет за пределы, я не вернусь в дом до тех пор, пока он жив.
– Звучит неплохо, – сказал Хамильтон с ухмылкой.
Ещё до того, как я успел подняться со стула, папа отвесил ему злой подзатыльник и сбил парня с ног. Мама уставилась на Хамильтона, не веря своим ушам, тот заревел и встал на ноги.
– Хамильтон, не подходи к ней и вообще оставь её в покое. Ты понял?
Хамильтон не ответил, а плача, побежал в свою комнату. Я поднялся от стола и ушёл встретиться с друзьями. В ту ночь я выпил куда больше, чем следовало, но мне повезло – ведя машину домой, мне не встретелись полицейские. Я ночевал в бывшей спальне Сьюзи, теперь – гостевой комнате, и я поставил свою сумку у дверей на случай, если Хамильтон ворвётся ко мне посреди ночи.
Воскресенье казалось совсем неплохим. Папа приготовил свой обычный воскресный завтрак – традиция, которую я продолжил, когда сам стал главой семьи. Остальные шесть дней мы могли есть на завтрак всем надоевшие хлопья, но в воскресенья были предназначены для яичницы с беконом, сосисок, блинов, французских гренок и свежевыпеченных вафель и остальной еды, которая гарантированно забивала артерии и поднимала давление. Сегодня это были бекон и блины, причём каждый слопал по две стопки. Даже Хамильтон казался цивилизованным, хотя возможно, он был так спокоен из-за того, что с прошлого вечера у него была разбита губа.
После завтрака меня спросили не хочу ли я пойти в церковь. В тот день было причастие, у лютеран такое выпадало только раз в месяц. Я совсем не был религиозен, но знал, что так мне удастся успокоить мать. Так что я натянул на себя пиджак и штаны, что вытащил из сумки и выдвинулся.
У моих брата и сестры выбора не было.
В церкви мы уселись на нашу обычную скамью, привычным строем. Как и большинство родителей, мама с папой очень рано научились рассаживать детей на важных мероприятиях. Мы сели в порядке – Хэм, Мама, Сьюзи, Папа, я – так родители могли дотянуться и отвесить оплеуху любому из нас. Впрочем, мы платили той же монетой. Папа засыпал в церкви с пятидесяти процентной вероятностью, как например, сегодня. Когда он начал громко храпеть, я глянул через его плечи на хихикающую Сьюзи и поднял руку показав ей три пальца. Загнув все три, мы с обоих сторон начали толкать его локтями. Он проснулся недовольно бормоча себе что-то под нос, пока мы невинно сидели окруженные смешками людей из соседних лавок.