С чистого листа 1
Шрифт:
– Я уже выяснила. Думала, что мне придется учить тебя всему, но как же я ошибалась! Кто тебя научил?
– Подруга.
– Кто она? Я не знала, что у тебя были девушки.
Я закачал головой.
– Я о таком не болтаю. У меня были подружки.
– Подружки? Не одна?
– Я дружелюбный парень.
Она посмотрела на меня и попробовала пощекотать.
– Думаю, я в силах заставить тебя рассказать.
Я не сказал ей об этом, но единственная часть моего тела, что реагирует на щекотку – это ступни. Я позволил ей делать это и стоически всё выдержал.
– Нас, крепких
– Тогда я начну расспрашивать в школе!
Я пожал плечами.
– Пожалуйста, но от меня ты этого не услышишь.
– А если одна из твоих подружек спросит о нас?
– Мы просто друзья. Хорошие друзья. Как я и сказал – я не болтаю, – затем я ухмыльнулся, – Поспрашивай друзей в школе и в следующий раз когда мы будем вместе, ты пощекочешь меня снова, но не удивляйся если я пощекочу тебя в ответ! – я ущипнул её за бок, девушка отпрыгнула, – Карма – сука, детка!
В этот момент вошла её мать и увидела как её дочь пытается щекотать меня, а я гордо сопротивляюсь. Мне хватило вежливости выглядеть пристыженным, я схватил пальто и вышел. Уходя прочь я слышал крики Шилли за спиной. "Мама! Ничего не было!" Всю дорогу домой я лыбился как идиот.
В тот вечер, закончив с домашним заданием, я начал размышлять о моей новообретенной сексуальной свободе. В многих смыслах, шестидесятые и семидесятые были золотым веком сексуальной революции. С изобретением таблеток беременность перестала быть проблемой. А даже если девушка беременела, то это не конец мира. К 1973 году после дела Роу против Уэйда*, аборт был легализирован по всей стране. В семидесятых социальная неприязнь к аборту была на низшем уровне.
Главной проблемой сексуальной свободы были болезни, но СПИДа не существовало до восьмидесятых. Самое страшное, что можно было получить в восьмидесятых – гонорея и сифилис, что легко поддавались антибиотикам. (Ну ладно, еще был герпес, но его никто всерьез не воспринимал). В середине семидесятых, когда я был в колледже, у меня был абсцесс зуба, что нужно было лечить пенициллином. Мои братья из студенческого братства тут же заподозрили, что у меня триппер и репутация немного подмочилась.
Так что в мой первый раз я буквально жил в эпоху шведского стола из секса, о котором я был в неведении (изначально), а потом не мог извлечь для себя ощутимую выгоду.
Сексуальная свобода не наступила до моего выпуска из колледжа. Средний возраст потери девственности был восемнадцать или девятнадцать лет. Со временем он будет снижаться, но когда я выпустился из школы в 1973, больше половины моего класса, включая меня, были девственниками, несмотря на все рассказы. Честно говоря, для 1969-го года, очень странно полагать, что студент средней школы будет сексуально активен. Слухи и истории были всегда, но в большинстве не было и капли правды
Я не видел никакого смысла в том, чтобы повторять этот путь! Если две-трети моего класса были девственниками, то одна-треть не была. И моим долгом стало найти среди них девушек. И похоже, что я нашел себе первую серьезную девушку… и мне не терпелось дождаться того момента, когда наши отношения станут… еще серьезнее.
В четверг, однозначно ничего не произойдет. Мама
– Профессор, у вас не найдется чистого блокнота? Я совсем забыл взять свой.
Он закачал головой и помахал передо мной пальцем, – Нужно помнить важность правильных наблюдений, – он открыл стол и достал два блокнота, – Так, в одном из них запишите сегодняшнюю работу. Сколько дней вы уже работаете над проектом?
– Около недели.
– Зачем, профессор? – спросила Шилли, что переборола свой страх любопытностью.
– Я облажался и забыл записывать нашу ежедневную работу и прогресс каждый день. Нужны точные наблюдения и записи, чтобы задокументировать свою лабораторную работу.
Профессор кивнул в согласии.
– Верно. Но еще немного воды утекло, так что ничего непоправимого. Я хочу, чтобы вы взяли второй блокнот и записали всё, что успели до этого дня. Затем перенесите страницу во второй блокнот и пользуйтесь только им.
Я понимающе кивнул. Моя мать же, с другой стороны, была несогласна.
Будучи гордой мной (и едва замечая Шилли) она почувствовала, что работы становится слишком много, как для школьного проекта. О чем она решила известить профессора.
– Так ли всё это необходимо, доктор?
– Разумеется! Я не ожидал бы меньшего от своих студентов, – ответил он. Мать выглядела довольно скептичной, что Милхауз тут же подметил, – Миссис Бакмен, вы, кажется, заблуждаетесь по поводу этого проекта. Вы считаете, что это рядовой школьный проект. Но на деле же, всё куда амбициознее! Я бы рассчитывал получить такую работу от студентов поздних курсов. А образец, что эти двое вручат мне, я планирую использовать как основу для лабораторной работы у старших курсов органической химии. Точная документация критически важна!
– Я извиняюсь, профессор, больше такого не повторится! – убедил я его.
– Я знаю! – с улыбкой произнес он. Затем он обратился к моей матери, – Поговорите со своим сыном, его ждет большое будущее в химии.
Из его кабинета мы направились прямо в лабораторию. Сегодня работа простая. Мы взвесили фильтр, затем нарвали ваты и взвесили уже заряженный фильтр. Выкурив сквозь него кучу сигарет за следующие пару недель, мы все перевесим. Система должна стать значительно тяжелее. Потом выделим смолу и снова всё измеряем. В ходе эксперимента, мы вычислим добытую смолу и общую эффективность нашей системы.
Шилли довольно быстро схватывала, нужно было только объяснить. Мама была растеряна, но горда. Она отвезла нас обратно к дому Шилли, мы занесли фильтр обратно внутрь. Еще мама заметила, что по пути в колледж и обратно, мы сидели плотно прижавшись, а на прощание девушка весьма долго меня целовала.
Я забрался обратно в машину, теперь уже на переднее место. Мать тут же спросила:
– Ну так что, Шилли твоя девушка, да?
– Ну, видимо так, – признался я.
– Почему ты нам ничего не говорил?