С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
Океан кишит рыбой. Огромные стаи птиц атакуют его, очищая от рыбы верхний слой. Снизу косяки преследуют корифены. Несчастная мелкая рыбешка! Всюду ее подстерегает гибель. Надеюсь, что вместе с изобилием рыбы появятся и рыболовные суда. Заметят ли нас? Все время об этом думаю. Ну хорошо, появится судно, нас заметят. А чем смогут помочь? Продукты мы не возьмем. Мачту и паруса дать нам не смогут. Лекарства у нас есть. Что же остается? Ничего, кроме толики теплого человеческого участия и возможности послать в Болгарию вести о себе. Сообщим: «Все о'кей. Целуем Яну».
Все «о'кей», но в эту экспедицию нам явно не везет. Чтобы скрасить золотую вереницу неудач, хорошо бы встретить судно, покинутое экипажем. Глупости! Да, но это единственный шанс найти настоящую мачту в центре Великого океана. По морским законам такое судно становится нашей собственностью. Первое, что мы бы на нем взяли, – это желанная мачта. И взяли бы без всякого стеснения. Ну а если экипаж покинул судно на спасательных шлюпках?
Я рассказал Джу про свою мечту о «благодетельном» Летучем Голландце, и мы долго смеялись. Впервые за несколько последних дней я увидел ее лицо, озаренное улыбкой. Я уже соскучился по маленьким радостям, по смеху. Смех в океане – не в ущерб делу. На суше он может принести вам кучу неприятностей. Если ты вечно весел, посчитают человеком несерьезным. Многие любят, чтобы воочию было видно, что ты действительно работаешь. И если ты обдумываешь, решаешь нелегкую проблему, то это должно быть написано на твоем лице. Пусть все видят, как ты мучаешься, стараешься. Никто не поверит, что ты и в самом деле изобретаешь формулы, если будешь заливаться при этом смехом. В тысячи раз больше ценятся видимое усилие и старание. Человеку, который работает легко, труднее сделать карьеру, подняться по служебной лестнице. Больше того, такая легкость обижает неспособных, бесталанных. Еще бы! Они мучаются, пыхтят, жалуются, а тут, извольте, выполняется та же работа, но с радостью, с улыбкой, причем нередко во много крат быстрее.
Все мои думы о Яне. Моя дорогая Улыбушка. К сентябрю мы будем в Болгарии. Еще целых четыре с половиной месяца.
Из головы не выходят мысли о маме, Бебе, друзьях, об их проблемах. Беспокоюсь о том, как идут дела у знакомых, избавились ли они от мучивших их неприятностей. Припоминаются мельчайшие подробности, на которые в Софии не обратил бы внимание.
Не повезло нам с погодой. Льет нескончаемый дождь.
Устал. Десятый час на вахте. Остается еще три, и тогда растянусь на койке. Приятное ощущение – лежать неподвижно, расслабив мышцы рук и ног. Раздражает и утомляет непрерывное сидение у румпеля – по 18 часов в сутки. Когда я не столь устаю, то готов бегать, плавать. А сейчас все тело ноет, и я мечтаю лишь о покое, об отдыхе в постели.
Тридцать три дня мы не видели берега. 33 – любимая цифра. Число, по Библии, особое: в 33 года Христос вернулся из пустыни. В 33 года умер Александр Македонский. В 33 года Наполеон стал императором. Самые красивые женщины – в 33 года и т. д.
Спал идеально, хотя дождь, подлец, проникал и через люк и несколько раз будил меня. Мы уже и не прячемся от него: давно даже одеяла стали мокрыми, хоть выжимай.
Волны средней величины. «Джу» держится прекрасно. В дрейфе, без плавучего якоря, лодка становится почти кормой к ветру. До сих пор я не почувствовал от якоря какой-либо пользы. Наш в прекрасном состоянии, можно даже сказать, этот экземпляр один из лучших, какие я только видел. Но и он не действует. Джу продолжает болеть. Лихорадка и головные боли усиливаются. Она очень похудела. И взгляд виноватый. Глаза стали большими и очень выразительными, жаждущими любви и ласки. Как мне хочется, чтобы был болен я, а не она. Смешное желание. Такую же отзывчивость давно замечаю и у нее. По крайней мере десятки раз она предлагала мне, глядя на мою лысину:
– Я бы с огромным удовольствием отдала тебе часть своей косы.
А коса у нее действительно самая роскошная из всех, какие приходилось видеть. Пышная. Густая. Золотистая. Я окрестил ее «ковром».
Но даже и ее «ковер» потускнел от морской соли и влаги.
Уже несколько дней я не определял координаты. Плотные свинцовые тучи плывут низко над водой. Серый океан. Ветер. И ничего более.
Неожиданно у самой лодки из воды взметнулись штук 30–40 корифен. Взлетели метра на три и плюхнулись опять в воду. Звук совершенно незнакомый, я даже вздрогнул. Симпатичная рыба. У нее свой собственный метод охоты. Прямой и открытый. И буйный. Другие рыбы медлительнее, более неуклюжи.
Акулы куда-то уплыли. Для них у нас слишком малая скорость. К тому же они привыкли к щедрым подачкам путешественников. А мы выбрасываем за борт только консервные банки, да и те из-под воды. Что они, сумасшедшие, чтобы следовать за нами, не получая вовсе никаких лакомств. В сутки мы выпиваем в среднем по 8 банок воды, или 4,5 литра.
Пропали и кальмары. Остались одни лишь вездесущие летучие рыбы.
Нет сегодня и птичьих стай. Видимо, исчезли рыбные косяки. Вчера пересчитал птиц. Их оказалось 110. Это рекорд. Тут были всякие и разных расцветок: белые, бежевые, пестрые. Среди них оказалось и несколько царственных фрегатов.
Снова грозит дождем. Это ясно видно по горизонту. Небольшой сектор моря закрыло тучами. Потемнело. Очень хорошо вижу, как тучи угрожающе надвигаются. Но не покидает и надежда: а вдруг пронесет стороной. Если бы наша лодка имела большую скорость, я бы постарался вырваться из приближающегося шквала. Пытаюсь сделать это и сейчас. Безуспешно. Не могу объяснить, почему я снова и снова не отказываюсь от этой игры с предрешенным концом. Видно, что-то более сильное, чем я сам, толкает вперед. Все надеюсь, что хоть раз удастся перехитрить ветер и дождь.
Западная долгота 113°30 . Широту определить не успел.
Сегодня 18 апреля.
Джу
Снова тяжкая ночь. Более тяжкая, чем предыдущая. Горю огнем, заливаюсь потом. Постель и та мокрая. Безостановочно льет дождь. У Дончо сердце разрывается. Сказал мне много хороших слов. Он не может спокойно смотреть на меня. А одно время злился. Но то было в момент кризиса. Сейчас я для него «самая дорогая». В глазах у него застыли слезы. Обманывает меня, говоря, что чувствует себя лучше.
Днем дождь прекратился. Облачно, но дует хороший ветер. Дончо с семи утра у руля. Я лежу в постели, хорошо укутана. Только иногда помахиваю ему рукой, когда вдруг становится грустно. Еще много времени потребуется, чтобы добраться до Маркизских островов. А может, я быстро поправлюсь?
– Акула снова появилась, – докладывает Дончо. – Судов на горизонте не видно, Земли – тоже.
Дончо
Джу совсем плохо. Нет ничего хуже, когда ты ничем не можешь помочь. А она лежит и смотрит в одну точку на потолке. Часто улыбается и говорит, что завтра непременно поправится. Я в свою очередь ее успокаиваю: дескать, самое трудное уже позади, мол, глаза у тебя прояснились и лицо потеплело. Понимает, что лгу. И глаза становятся печальными. Прекрасно знаю, что у нее на уме. Джу чувствует себя виноватой в том, что мы идем медленно. Она ведь хорошо осведомлена, что каждый день задержки увеличивает риск путешествия. Мучают ее и мысли о Яне, о нашей давно уже не обласканной и не целованной дочурке.
Чувство надвигающейся, еще неизвестной опасности овладевает и мной. Но я не вправе нести вахту и по ночам. Я обязан, я должен быть здоровым и сильным. Погода каверзная. В любой момент может разыграться буря, и тогда уж надо быть начеку, придется дежурить круглосуточно. Поэтому сейчас самое важное – беречь силы. Нельзя расходовать их неразумно, спешить, проявлять нетерпение.
Тяготят ли меня эти мысли? Нет. Я готов ко всему и убежден, что мы справимся с трудностями. А сейчас пока жду, чтобы миновал этот час, этот день. Жажду, чтобы Джу скорее поправилась, переборола болезнь. Уверен, после все будет хорошо. Не представляю, что уж может быть хуже. Разве что потонет «Джу»?