С Ермаком на Сибирь (сборник)
Шрифт:
— А ведь и точно… Куницы ни одной в добычу не попалось, — сказал молодой казак.
— Ну и пес!.. Такого пса точно на ярмарке можно показывать.
— Ну, — сказал атаман, — побаловались и буде… Айда на лодку.
— А собака?..
Никто ничего не ответил. Меркулов взял Федю под локоть и повел его, поталкивая на лодку. Остальные казаки толпою разом вспрыгнули за борт и разместились по скамьям. За Федей, незаметно в толпе казаков прыгнул в ладью Восяй и улегся комочком под его ногами.
Ни атаман, ни казаки не сказали ни слова. Точно не видали собаки.
Рыжий молодец отпихивался
— На воду! — приказал атаман.
Мерно скрипнули весла у деревянных уключин, лодка понеслась по темневшей реке. За спиной у Феди молодой казак завел песню.
— Гей вы думайте, братцы, вы подумайте, И меня, Ермака, братцы, послушайте. Зимою мы, братцы, исправимся, А как вскроется весна красная, Мы тогда-то, други-братцы, в поход пойдем…Мерно, в лад песне поскрипывали весла у деревянных уключин: — «випп — вупп… випп — вупп»…
XX
Воры-казаки
Ночь шли молча, без песен. Холодною сыростью тянуло от реки. Гребли осторожно, чуть-чуть. Не скрипели уключины. Свободные казаки притаились за бортами лодки. Пищали и луки были на готове. Маленькую чугунную пушку, стоявшую на носу будары [27] зарядили каменным ядром. Атаман Никита Пан зорко вглядывался в темноту.
27
Будара — большая ладья.
На низком луговом берегу показались холмы, поросшие лесом. Еще тише стало на лодке.
Федя, напряженно смотревший туда, куда глядел атаман, увидал на темном небе восточный рисунок громадной башни и белые стены с бойницами новой крепости.
— Казань, — прошептал сидевший на дне, рядом с Федей, Меркулов. — Башня Сумбеки — в ней 35 сажень высоты… А то новые стены батюшка царь наставил заместо старых деревянных. И церкви православные — все его стройки.
— Тихо там! — грозно прошептал атаман. — Суши весла!
Лопасти весел повисли над водою. Лодка неслась от разгона и течением. Она точно призрак плыла мимо уснувшего города. На башнях желтыми огнями светились бумажные фонари. Огонек, качаясь, подвигался по стене, скрываясь за зубцами и вдруг появляясь. Проходила дозором стража.
— Слушай, — донеслось с Казанской башни.
— Слава Москве белокаменной! — жидким, дребезжащим голоском «по-московски», как перекликалась стража на стенах Московского Кремля, — ответили над самой рекой и так близко к лодке, что казаки круче нагнулись, пряча головы в плечах. Кто-то подле Феди на дне лодки тяжело и глубоко вздохнул.
— Слушай!.. — прилетело из глубины, сверху, точно с самой Сумбекиной башни, — глядеть на реку!..
Алым кругом закачался фонарь, точно старался осветить широкую Волгу.
— Глядим на реку!.. Слава Нижнему Новгороду!.. — задребезжал голос над водой. И, казалось, что человек стоит где-то близко от лодки.
Казачий струг несся тихо и плавно, управляемый одним кормовым веслом. Спящая Казань уходила назад.
Видны были деревянные пристани, где прозрачным звуком плямкала волна о борта лодок. На лодках горели фонари, и змеистый плавился от них по реке след и трепетал по волнам.
Казанские белые стены то подходили к самой реке, то поднимались на холмы и четко рисовались в глубоком небе, усеянном звездами. С берега тянуло терпким запахом соломенного дыма и пахло ладаном и еще чем-то пряным, что напоминало Феде те места московского торга, где торговали восточные купцы.
— Прошли Казанку? — прошептал атаман, и кто-то из казаков дрожащим шепотом ответил:
— Нет еще.
И уже сзади совсем тревожный, точно испуганный, раздался голос:
— Кто гребет?
На казачьем струге затаили дыхание. Лодка медленно уносилась течением.
— Кто гребет? — еще тревожнее донеслось с башни. Федя видел, как казаки подсыпали пороху под кремни пищалей. Незаметно по бортам поставили сошки [28] .
Несколько мгновений, показавшихся Феде мучительно долгими, была тишина.
Последняя Казанская башня уходила назад. Совсем близко, — над самым казачьим стругом, распевный красивый голос ответил на встревоженный голос:
— Слава Твери-городу!..
28
В те времена ружья были кремневые. Кремень на курке ударялся о стальное огниво и высекал искру. Под огнивом, у начала ствола, была полка, на нее подсыпали порох, он, воспламеняясь, зажигал заряд в ствол. Так как ружья были тяжелые, до 18–20 фунтов, их для стрельбы подпирали железными сошками.
Тот голос, что кричал тревожно: «кто гребет» — теперь успокоенно и тоже распевно издали ответил:
— Свияжску государеву слава!..
Казань осталась позади.
— На воду! — сказал атаман.
Весла мягко, без шума упали в реку.
— Навались!..
Подхваченный могучими гребками казачий струг точно приподнялся над рекой и полетел, шумно пеня воду.
За Казанью Волга круто повернула на юг. В темноте ночи за поворотом реки исчезли белые Казанские стены.
XXI
Ермаковы станичники
Эта ночь под Казанью тягостное оставила воспоминание у Феди. Он задумался и припомнил все то, что говорил ему в Москве про казаков Исаков.
Еще бы немного, открой казанскае стража казачий струг — и между казаками и царскими стрельцами начался бы бой… На чьей стороне надлежало быть Феде?.. Кому помогать?.. Казакам, которые его приютили, относятся к нему как к равному и так просто взялись доставить его к Строгановым? Никита Пан подарил ему синего немецкого сукна кафтанчик и козловые хорошие сапоги, Меркулов дал рубаху, а рыжий молодой запевала — Семен Красный — новые холщовые порты… Или стрельцам, правящим государево дело и обязанным не позволять казакам грабить по Волге? — Тем стрельцам, в чьих рядах в Москве сотниками служат Исаков и Селезнеев.