С Ермаком на Сибирь (сборник)
Шрифт:
— Восяюшка, собаченька милая, — тихо сказала Наташа. — Отыщи ты нам нашего свет-Федора Гавриловича.
Восяй глубоко вздохнул и забил по снегу пушистым черным хвостом.
— Постой, боярышня, я навяжу ему ширинку.
— Дай, Дуня, мне. Я с молитвою привяжу ее.
Подняв к небу большие, заплаканные, первое горе познавшие девичьи глаза, отразив в их глубокой синеве ясный месяц, Наташа шептала молитву. Потом тонкими пальчиками укручивала и увязывала шелковую ширинку, хрустящую бумагой.
Дуня осторожно сняла цепь.
— Пойдем, Восяй.
Собака
Дуня неслышно отодвинула дубовый засов и, приоткрыв калитку, выглянула в нее.
Серебряным полотном тянулась улица, и темные избы с крутыми крышами в сиянии месяца казались теремами царевен из сказки.
— Можно, боярышня, — поманила она рукою Наташу. — Никогошеньки никого на всей на Москве!
Наташа подошла с покорно шедшим рядом с нею Восяем к калитке.
«Можно ли перекрестить Восяя, — подумала она. — Пес ведь… Поганый пес… Ну, какой же он поганый? С молитвой гонцом идет к моему жениху!»
С верою перекрестила собаку. Поцеловала ее в голову. — С Богом, Восяй!..
Вынула пальчик из кольца. Собака посмотрела в глаза Наташе, вильнула хвостом, опустила морду, нагнулась и вдруг понеслась широким собачьим наметом, сначала, виляя хвостом, потом опустив его низко «поленом», по-волчьи.
Обе девушки вышли за калитку и следили за Восяем. Черная точка неслась по серебряному холсту озаренной луною улицы, домчалась до угла и свернула, скрывшись за домом.
— А ведь верно пошел Восяй, свет Наталья Степановна, — говорила Дуня, Федя под руку Наташу. — Ну увидал бы кто из людей нас теперь! Господи! Чего не наплели бы и на вас и на меня.
— Никто нас не видал, — улыбнулась в первый раз за день Наташа. — Вот разве луна?
Дуня погрозила пальчиком месяцу.
— Не скажи никому, лунушка-луна, как девки по ночам гуляют.
Обе неслышно прокрались в светелку Наташи.
XV
Навстречу солнцу!
Глухой темный лес шумел над Федей. Где-то далеко звякнули в последний раз колокольцы и бубенцы и смолкли. Угольки разбросанного костра, залитого похлебкой, дотлевали в снегу. Низкие темные тучи делали ночь еще черней. Федя был один в неизвестном лесу, но ему не было страшно.
Подле него был Восяй! Разве не чудо было, что Восяй вдруг очутился подле него в этом страшном лесу?! И это чудо наполняло сердце Феди такою страстною глубокою верою в Промысел Божий, что уже не было места в его сердце страху.
Он ласкал Восяя, и Восяй ласкался к нему. Восяй пригинался к земле, Восяй клал морду на грудь Феде, вилял хвостом, тихо, сердечно повизгивал, точно не знал, как лучше показать Феде все свои собачьи ласки. Федя рассказывал Восяю все то, о чем думал он эти два молчаливых дня, и ему казалось, что Восяй его понимает. Внимательно глаза в глаза смотрела собака, точно и правда слушала и понимала рассказ Феди.
Шла свежая ночь. И хотя и было морозно, но сквозь мороз чувствовалось дуновение весны. В шубе было тепло, Федя не разжигал костра. Он уселся на подтаявшей земле, на месте костра, на груде обгорелого хвороста и полою бараньей шубы укутал Восяя.
Так коротали они долгую зимнюю ночь.
Не было сна. Мысли неслись в голове. Что делать? Вернуться домой? Начинать все снова?.. Почему Залит покинул его? Что замышлял он? — Федя заметил нож латыша, валявшийся подле костра. — Что делал Залит этим ножом? Резал ли хлеб?.. Вон большая горбушка его валяется возле опрокинутого чугуна… Или… что худое замышлял?
Вчерашняя ночь вспомнилась Феде. Да… что-то подозрительное и страшное было в том, как короткими и вескими словами перемолвились два латыша. И весь путь по лесам был подозрителен. Каждый час латыш мог вернуться… Или завез он Федю нарочно в глухой лес и бросил… Но… для чего?..
Ветер становился сильнее. Точно море шумел вершинами сосен лес. В небе образовались просветы. Медленно приближался рассвет, и сквозь лес ощущался близкий ясный восход. Желтело между деревьями.
Федя приподнял за передние лапы Восяя и любовался им.
«Вот он какой у меня умный Восяй?!.. Нашел!.. Отыскал меня!..»
Слезы умиления навернулись на глаза мальчика. Рукою он перебирал густой собачий мех, заглядывал в темные глаза Восяя, блиставшие, как два черных алмаза. Его пальцы ощупали ошейник, нашли шелковую ширинку [22] . Федя расправил шерсть. Малиновая ширинка?!.. В ней, что-то зашито… Шуршит под шелком бумага. Лицо Феди стало задумчивым.
22
Узкая полоска.
— Так ты еще и вестником ко мне прибежал, — тихо сказал Федя. — От кого же ты мне принес это?
Восяй, раскрыв пасть и обнажив белые зубы, высунув алый язык, смотрел Феде в глаза. Федя прочел его ответ.
— Сам знаешь от кого. От свет Натальи Степановны.
Федя снял малиновую ширинку, распорол шов ножом, вынул бумажку.
Две строчки из так хорошо знакомого ему псалтыря Степана Филипповича!
Было уже совсем светло.
Федя прочитал дорогие, святые слова.
— «На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия»… — было на одном отрезке. И на другом стояло: «Ангелам своим заповест о тебе на руках возьмут тя, да не преткнеши о камень ногу твою»…
Федя поднял голову к небу. Сквозь частокол стволов просвечивало золотое солнце. В этих двух строках девяностого псалма Давидова он прочел ответ на все свои вопросы и сомнения.
Он встал. Поднял и положил за пазуху горбушку хлеба, спрятал за голенище нож Залита, гордо и смело выпрямился.
Бессонной ночи как не бывало, Федя не чувствовал утреннего холода. По всем жилкам бодрая струилась молодая, горячая кровь. Алкала подвига ратного.
Федя знал, что ему надо делать.
Он раздвинул ветви деревьев и смело зашагал прямо лесом. Восяй покорно пошел за ним.