С Ермаком на Сибирь (сборник)
Шрифт:
Ермак приказал Мещеряку с конными сотнями следовать за ладьями, укрываясь крутым берегом Иртыша.
— Ваш бой — сабельный. Когда мы опрокинем татар — вы их погоните.
Остальным сотням приказал садиться на лодки и подниматься вверх по Иртышу к столице Сибирского царства — Искеру.
Казаки разобрались по лодкам. Внесли на атаманский струг знамена. Гребцы сели на весла.
Река еще клубилась в тумане, высокие песчаные, обрывистые берега ее начали просвечивать. За ними алмазами росы блистала и будто дымилась степь.
— На
Весла ударили по реке, и, шелестя заигравшею волною, челны выдвинулись в стену тумана.
День наступил. Широко развернулись зеленые дали. Они то скрывались обрывистым берегом, то вдруг развертывались до самого озера. Солнце светило ярко, все выше взбираясь по голубому, безоблачному своду. Мерно раздавались всплески воды, разбуженной веслами, и ровный скрип уключин. Далеко сзади за лодками легкой, высокой пылью пылили сотни Мещеряка.
Степью вдоль реки шли редкие казачьи дозоры. Дозорный казак остановился, вгляделся в даль и поскакал к реке. Напружив зад и упираясь передними ногами, храпя от страха, побуждаемая сильными ударами плети к самой воде сползла лошадь.
— Атаман! — крикнул, маша шапкой, казак. — Татары! Видимо-невидимо!.. Вся степь пылит.
Казаки на ладьях бросили грести и стали вставать. Ермак рукою указал причалить и вышел на землю. Он поднялся по обрывистому скату и стал смотреть вдаль.
Озор был в золотом сиянии от легкой пыли, подымавшейся вдали. Искрами вспыхивали огоньки солнечных отражений на татарских копьях, доспехах и саблях. Глухой топот несся от тысяч конских ног. Земля гудела.
Хмуро и озабоченно смотрели на надвигавшуюся орду вылезшие за Ермаком на берег есаулы.
Казаки присмирели. Страшен был им бой с надвигавшейся громадной силой.
Лицо Ермака было сумрачно, но спокойно. Внимательно, из-под ладони он вглядывался в степь, и вдруг лицо его просветлело.
— Да помогите же, помогите ему! — крикнул он.
Есаулы и казаки, столпившиеся сзади Ермака, все свое внимание обратили на надвигавшуюся вдали и бывшую еще верстах в пятнадцати татарскую орду и не заметили бежавшего к ним по степи одинокого человека.
Человек этот бежал, видимо, из последних сил. Он падал, вставал и бежал уже не прямо, но делая петли.
— Григорий Недачин, — сказал атаман дозорному казаку. — Скачи к нему. Дай ему лошадь!
— Татарин, — сказал кто-то.
— Ну!.. Сказал!.. Да ведь это же наш Федор Чашник… И Восяй с ним, — радостно сказал Семен Красный.
— Откеля он?..
— С разведки! — строго сказал Ермак и быстро пошел навстречу к скакавшему на лошади Недачина Феде.
Федя упал к ногам Ермака. Он сейчас же пытался подняться, но силы его покидали. Мутнеющими глазами он осмотрел столпившихся подле него есаулов и, обращаясь к Ермаку, сказал слабым голосом:
— Татары боятся… Ночью… Кучума… совет… Я лежал под юртой… все слышал… Таузак сказал об огневом бое… Боятся пищалей… Рассказывали сны… Предчувствия… Их шаманы сказали: — Москва победит орду… Много их, а сила их… ничто…
Федя закрыл глаза и впал в забытье.
— Отнесите малого в мой челн, — приказал Ермак.
— Вы слышали? — обратился он к есаулам. — Как малый Давид победил великана Голиафа и с ним несметное войско филистимлянское, так и мы сокрушим татар! Начнем бой с ладей, пищальным огнем, а как собьем — Мещеряк со своими молодцами их прикончит. С Богом! На челны!
Золотисто-розовое облако пыли стало реже и выше. Татары пошли рысью. Вместе с гулом конского топота стали доноситься гортанные их крики.
— Ай-а!.. Гуа… га-на-на!.. Уа-а-ах! — неслось по степи.
Быстро росли всадники. Уже зоркие казаки различали кожаные коричневые доспехи татар, их мягкие, круглые, островерхие шапки, отороченные мехом. Кое-где блистали металлом щиты и тяжелые доспехи из стальных плиток, невиданной казаками работы. Пестроокрашенные пучки конских волос мотались под копьями. От строя татар отделялись, выскакивая, отдельные всадники и наметом скакали к реке.
Крики татар стали громче. Резко раздавались голоса начальников. Литавры забили, заглушая голоса.
Сотня Мещеряка укрылась за крутым береговым обрывом. Ладьи стояли в двадцати шагах от берега. Между ними, образуя плотную цепь, спрыгнули в воду казаки и стали, кто по колено, кто по пояс в реке. Пищали были заряжены. Одни казаки приладили их на сошках, распертых на борту лодки, другие положили на плечо товаририща-односума, третьи готовились стрелять, богатырскими руками уставив в плечо двадцатифунтовую рушницу.
Старый казак-монах Соловецкой обители и с ним два старика на атаманской ладье, под святыми знаменами, стариковскими голосами запели молебное пение.
— Пресвятая Богородице, спаси нас!
— Святый Великомучениче и Победоносче Георгий, моли Бога о нас!..
Казаки сняли шеломы, стальные шапки, бараньи папахи и собачьи треухи и крестились.
Татарская орда подошла к берегу. Начальники скакали вдоль нее, отдавая приказания. Алым пламенем сверкнули на солнце обтянутые красным сафьяном саадаки. Татары вынули луки. Туча стрел с приближающимся коварным свистом понеслась к реке и упала в воду, подняв засеребрившиеся брызги. Стрелы не долетели до казаков. Татары продвинулись ближе.
В то же мгновение вся линия казачьей цепи опоясалась густым белым дымом, сверкнуло яркое желтое пламя, и с резким воем полетели пули и жеребья по татарам. Грозный грохот, точно громовой раскат, прокатился над рекой и затрещал, эхом отдаваясь о крутые берега.
Татарские кони поднимались на дыбы и поворачивали назад. К гортанным крикам примкнули вопли о помощи и протяжный жалобный визг невидимо чем раненных татар.
Царевич Маметкул в сияющих серебром доспехах, в островерхом шеломе, на статном сером жеребце промчался вдоль строя, призывая к порядку. Новая туча стрел понеслась на казаков.