С Евангелием в руках
Шрифт:
С верностью избранному пути самоуверенность ничего общего не имеет. Не как единственно правильное вероучение выбрали мы православие, ибо доказать правильность чего-то можно только в сфере знания, но только не в том, что касается веры, которая простирается в область недоказуемого.
Нет. Мы выбираем православие только как дорогу, известную нам из опыта конкретных людей, которым мы абсолютно доверяем, считая их своими ближайшими братьями и сестрами. Для меня это отцы Алексий Мечёв, Сергий Булгаков и Александр Мень, мать Мария, митрополит Антоний, архиепископ Иоанн (Шаховской) и моя бабушка Варвара Виссарионовна. Верность этому пути выражается не в декларациях и клятвах, не в издании противокатолических катехизисов и брошюр типа «Злейший враг – баптисты», даже не в том, чтобы устраивать своего рода соревнования с христианами других исповеданий, доказывая преимущества
Сначала отцы Сергий Булгаков и Георгий Флоровский, а затем митрополит Антоний и Оливье Клеман приобрели мировую, в сущности, известность совсем не тем, что они заявляли об исключительности православия, подчеркивая, что лишь внутри него можно найти неповрежденное христианство. Нет, они просто рассказывали о своей вере и ее возможностях, ни в коей мере не противопоставляя ее другим исповеданиям, иногда даже вообще не касаясь проблемы иных конфессий. Что касается митрополита, то он вообще никогда не говорит о православии – он говорит только о Христе и о пути к Нему.
И, наоборот, г-жа Перепелкина, автор книги «Экуменизм – путь, ведущий в погибель», и другие авторы бесчисленных книг и брошюр, направленных против, о возможностях православия вообще не говорят. Они только призывают все мыслимые проклятия на головы инославных и экуменистов, а что касается православной веры, то верности ей от своих читателей добиваются только тем, что пугают их губительностью всего неправославного. Вообще их писания удивительно похожи на журналы «Коммунист», «Политическое самообразование» и другие выходившие под эгидой ЦК КПСС издания. Их авторы тоже везде и во всём видели врагов и тоже пугали читателей губительностью любого уклонения от марксизма-ленинизма.
Увы, до сих пор я не встретил пока еще ни одного человека, который пришел к православию благодаря книжечкам такого рода. Зато мне приходилось многократно видеть людей, которые стали православными, видя в нашем исповедании новые для себя возможности. Любовь к иконе, к нашему церковному пению, к русским религиозным философам или к православной аскетике, к византийскому обряду, к кому-то из наших святых или подвижников привела к православной вере многих (и не в последнюю очередь из числа христиан других исповеданий). Но страх, который пытаются насаждать авторы книжек против экуменизма и других подобных изданий, никого еще не сделал православным.
Когда мы заявляем, что православие – это единственно верный святоотеческому Преданию и единственно правильный способ веры, мы оказываемся учениками, horribile dictu [49] , не святых Отцов, а Суслова, Жданова, Андропова и прочих партийных идеологов, тех, кто насаждал марксизм, настаивая на том, что это единственно правильное и единственно научное мировоззрение. Монополия на истину вообще крайне опасна, ибо делает нас жесткими и жестокими, но, к сожалению, очень удобна, ибо освобождает от необходимости думать, выбирать и брать на себя личную ответственность за принятие тех или иных решений. Я уже не говорю о том, что она истину просто и сразу убивает, ибо истина может быть только свободной.
49
Страшно сказать (лат.).
Природа тоталитарного сознания такова, что ему необходим враг. Помню, в школьном учебнике истории на каждой странице подчеркивалось, что молодая советская республика постоянно находилась в кольце врагов. Властям, а вслед за ними и простым людям повсюду мерещились шпионы, вражеские агенты, подрывная деятельность и т. д. Бдительные граждане не раз задерживали меня в подмосковной электричке и сдавали в милицию за то, что я читал книги на иностранных языках, – по этому признаку они узнавали во мне врага. Кроме мирового империализма, врага политического, были необходимы еще враги в сфере идеологии; рекрутировались они не только из числа писателей, почему-то не испытывающих симпатии к марксизму, или философов-идеалистов, но вообще из числа всех тех, кто хотя бы в какой-то мелочи был не согласен с политикой партии и правительства.
Советской власти, которая воспитывала в нас классовую ненависть к своим врагам, больше нет, но образ врага нам по– прежнему необходим. Церковная размолвка между Москвой и Константинополем в начале 1996 года, действительно, была ссорой между двумя сестрами, как справедливо сказал Н. А. Струве. И, как он советовал, ей можно было и в самом деле не придавать большого значения, если бы не реакция на нее, мгновенно продемонстрированная газетами коммуно-патриотического толка. «Советская Россия», «Завтра», «Русский вестник» и прочие буквально сбились с ног, наперегонки доказывая, что Вселенская патриархия давно уже отпала от православия, что владыка Варфоломей давно уже совсем не Константинопольский, а всего лишь турецкий патриарх, что никаким влиянием в православном мире он и его патриархат не обладают и т. д. Одновременно с этой кампанией газета «Дуэль», известная своей антисемитской позицией (раньше она называлась «Аль-Кодс»), публикует статью против тогда еще здравствовавшего, ныне блаженной памяти Парфения, патриарха Александрийского. В статье утверждается, что он масон или, во всяком случае, получает от масонов огромные суммы, что он враг, еретик, давно порвавший с православием и прочая. Не надо быть аналитиком, чтобы понять, в чем заключалась цель этой кампании: оторвать Русскую Православную Церковь от поместных Православных Церквей-Сестер, противопоставить ее всему православному миру (как Востоку, так и русским приходам на Западе, например, на rue Daru в Париже) и объявить, что правы только мы, что все остальные от Церкви отпали и давно уже стали еретиками. Именно такая мысль, кстати говоря, проводится в книге Людмилы Перепелкиной, которая почти не говорит о Боге, но зато везде видит сатану, его действия и козни и его бесчисленных служителей, к числу которых относит и всех нас, православных христиан, пребывающих под омофорами Вселенского или Московского Патриархатов.
В нетерпимости по отношению к другим конфессиям и в выдаваемом за верность православию полном неприятии других исповеданий проще всего было бы видеть рудимент недавнего советского прошлого с его обязательно отрицательным отношением ко всему «не нашему» и непременным образом недремлющего врага на первых полосах всех без исключения газет. Однако это не так.
Тоталитаризм в России потому и пустил такие глубокие корни, что почва для него была удобрена уже до революции. Поиски врага достаточно характерны для России уже на рубеже XIX и XX веков. Красноречивым свидетельством такого подхода являются книги архиепископа Никона (Рождественского). Владыка Никон видел врагов повсюду, в особенности среди евреев, студентов, семинаристов, даже среди поклонников творчества В. Ф. Комиссаржевской. Поэтому истоки религиозной нетерпимости следует искать не в усвоенной нами с советских времен психологии, а, увы, в далеком прошлом.
Беда, скорее всего, заключается в том, что издавна на Руси религиозность выражалась прежде всего в диком страхе перед нечистой силой и в стремлении как-то защитить себя от нее. Именно этот тип религиозности зафиксировал Н. В. Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и в других произведениях. Священник в глазах многих является каким-то добрым колдуном, который приходит к вам домой, чтобы покропить все без исключения углы святой водой и прогнать всех злых духов, бесов, бесенят и так далее. В тех же целях (чтобы защитить от нечистой силы) к нему приносят «покрестить» ребенка, для этого же он соборует больных и накрывает «фартучком» головы кающихся. Заговоры, обереги, амулеты, превращенные в амулеты иконки – всё это не только в прошлом играло огромную роль в религиозной жизни наших предков, но и теперь привлекает очень многих верующих. В среде более или менее культурных людей всевозможные лешие, водяные, кикиморы, домовые и прочие теряют свой колоритный фольклорный облик, однако продолжают под видом теперь уже абстрактного, но всё равно врага занимать огромное место в религиозной жизни православного человека.
В целом религия воспринимается как борьба со злом, но совсем не как движение к добру, таинство – как магическое действие священника, автоматически защищающее нас от нечистой силы, но не как благодатное касание Духа Святого, на которое, как любил говорить отец Сергий Булгаков, необходимо ответить теперь уже нашим движением навстречу Богу. Главное место в религии такого типа, без сомнения, как это постоянно подчеркивал отец Александр Шмеман, занимает не Бог, а сатана. Это только постоянное противостояние диаволу, но совсем не встреча с Богом.