С историей на плечах
Шрифт:
После пары первых номеров мы убедились, что нисколько не прогадали, газета «Советская культура» оказалась намного выше уровнем, чем Литературка, шире тематикой, интересной, умной и боевой. Мы ее прочитывали что называется от корки до корки.
И вот однажды на ее страницах появилась статья о Днепропетровске, причем объемом в полную полосу, — на какую-то очень острую, злободневную тему. О чем в ней говорилось, я не помню, зато помню наш восторг стилем статьи, обширностью материала, эрудированностью и смелостью изложения. Нас она поразила, и мы посмотрели на имя автора. Внизу стояло — Аркадий Пальм, собкор «Советской культуры». Вот это да, какие люди о нас пишут!
Не знали мы тогда, что выдающийся журналист, друг и соратник лучших лет Константина Симонова, живет в нашем городе, более того — в квартале от нас, и мы его чуть ли не каждый раз встречаем, когда ходим за покупками на Нагорный рынок.
Мало осталось в Сети информации об Аркадии Яковлевиче Пальм{2}, этом замечательном журналисте. Вот только эту фотографию нашла да еще слова главного редактора «Комсомольской правды» Бориса Дмитриевича Панкина, возглавлявшего газету именно в те годы, сказанные автору книги «Наедине с Константином Симоновым» Наталье Вареник{3}: «Ваши симпатии к Аркадию Пальм разделяю. Даже на “Шестом этаже”, как мы называли Комсомолку, который весь состоял из личностей, он выделялся “лица не общим выраженьем”». Ну и очерк самой Натальи Вареник, понятное дело{4}. Хотя он посвящен К. Симонову, но много в нем говорится и об Аркадии Яковлевиче. Спасибо ей за это.
Сделаю только одно замечание, касающееся отрывка: «…корреспондент по югу Украины Аркадий Пальм, им зачитывались, ему завидовали, потому что это был человек поколения Симонова, и тень Константина Михайловича незримо витала над каждой его строчкой…». Не могу я согласиться с таким умалением личности Аркадия Яковлевича. Он имел свой стиль, писал ярким слогом, узнаваемым и неповторимым. И авторитет у читателя завоевал собственным трудом и талантом, а не тем, что был одного поколения с Симоновым, чей дух якобы над ним витал. Единственное, что витало над Аркадием Яковлевичем — это верность избранным с юности духовным ценностям, куда входили и его кумиры, конечно.
Прошли годы…
В 1995 году я положила конец своему служению государству на том основании, что того, вскормившего меня, больше не существовало, а других я не хотела, и обрела, наконец, возможность обобщить написанное мной за все годы и, буди оно пригодным, предать его гласности. Ну… собрать написанное — труда не составляло, кое-что у меня сохранилось. А вот оценить…
Поиски достойного рецензента успеха не приносили. Будущая мегазвезда от литературы Василий Головачев, который мог бы это сделать квалифицировано и честно, если бы преодолел свое высокомерие и нашел время да если бы еще не вздумал взымать за доброе дело плату… к тому времени уже был в Москве, а местные писатели, к кому я обращалась, начинали меня захваливать в надежде на вознаграждение… На их отзывы полагаться было нельзя. То ли времена были лихие в прямом смысле от слова «лихо», то ли люди отчаявшиеся, то ли гуманитарии — они вообще такие.
Где же копать?..
Я с недоумением отмечала, что в свои годы катастрофически опоздала становиться беллетристом, что обманывалась иллюзией о долгой-долгой полосе плодотворной жизни, ждущей меня впереди. Но ведь я всегда пробовала писать! Правда, в спешке, не вовремя… И всегда, встречаясь с первыми затруднениями, чувствуя неготовность преодолевать их, словно еще не все мне открылось в жизни, чтобы говорить о нем с другими, откладывала начатое, оставляла его на потом — когда появится свободное время. А теперь упустила все сроки… Написанного сохранилось мало, ведь я безжалостно расставалась с черновиками. В итоге теперь казалось несолидным подсовывать свои стихи и новеллки соображающим в писательстве знакомым, дабы заполучить помощь. Я обдумывала идею обратиться к таким людям, перед которыми легче было преодолеть неловкость за то, что впадаю в детскость. Если они что и скажут, то… Но опять же — требовались профессионалы.
Наверное, долго бы я еще сомневалась и варилась в комплексах, если бы не его величество случай, который, как известно, всегда бежит навстречу тому, кто его ждет.
В нашем дворе появились новые жильцы — купили квартиру в доме напротив и начали активничать: женщина полдвора вскопала под цветочные грядки, засадила их, хлопотала с поливом, а мужчина с утра до ночи сидел верхом на единственной доступной скамейке и курил беспрестанно, чем отпугивал от той скамейки остальных жильцов, привыкших там посиживать. Многие начали на них коситься, особенно старушки и владельцы автомобилей. Первым не хватало места для посиделок, а вторым не нравилось, что пространство двора резко сокращается, а машины по-прежнему надо где-то ставить… Присмотрелись к новичкам внимательнее — оказалось, что мужчина этот инвалид, после инсульта ограничен в движении. Вот жена по утрам и выводит его на воздух, а сама крутится неподалеку. И так — до самого вечера. Изо дня в день, в любую погоду. Что же в таком случае… Изменять ситуацию возмущающиеся не стали, просто притерпелись к появившимся неудобствам с пониманием.
Производя свои записи на лоджии, где в первую половину дня не было жарко, я с высоты третьего этажа наблюдала за этими переменами. Да и слышала многое — то за стенкой говорили, то с соседней или с нижней лоджии доносилось…
Однажды я собралась сходить на рынок. Но за поиском очередной рифмы к новым стихам забыла взять ключ, захлопнула дверь и ушла. Обнаружила, что не смогу зайти в квартиру на обратном пути, войдя во двор. В то время я уже болела и уставала от ходьбы, да еще с тяжелыми сумками. От огорчения силы совсем покинули меня, ноги подкосились, и мне понадобилось дать им отдых.
Делать было нечего — пошла к скамейке, чтобы дождаться с работы мужа, ведь шел только 1996 год, мобильных телефонов еще в природе не было. Но там восседал сосед с сигаретой…
— Извините, — сказала я, — мне необходимо присесть. Не помешаю?
Он прямо задрожал от радости:
— Как можно? Я тут целыми днями один! Только и жду кого-нибудь.
Вблизи он оказался очень крупным, еще более болезненным с виду, зато очень словоохотливым. Говорить ему было приблизительно так же легко, как мне путешествовать, но слова он не искажал, просто старался делать фразы короче. Тут же мне была изложена краткая история его жизни: он кадровый военный в отставке. В последнее время работал в горисполкоме — заведовал отделом культуры.
Ничего себе, по-обывательски подумала я, вот кто нашей культурой командует! А мы-то думаем… Интересный кульбит получается! А он тем временем доверчиво продолжал о своем, сразу же перейдя на «ты»:
— Золотое дно было, скажу я тебе. Любые билеты в театр — твои. Ты же понимаешь?
— Ну да, — поддакнула я. — Так себе, чуть-чуть понимаю.
— А за них даже сложные вопросы решались — на раз. Я все мог достать! Как волшебник.
— Да, интересно вам было… — поддерживала я разговор.
— Конечно! А люди какие приходили? Вон Аркашка Пальм прямо часами со мной в сквере гулял. Развлекал. А сейчас не приходит.
— В нашем сквере, — уточнила я, не сразу среагировав на названное имя, подумав, что это какое-то совпадение, — который на площади?
— А то где же еще?
— Так вы давно тут живете? — спросила я, хотя уже поняла, что мы начали видеть новых соседей с тех пор, как этот мужчина заболел, а до этого ему незачем было сидеть на глазах у всех.
— За два года до инсульта приехали.