С историей на плечах
Шрифт:
Она возразила:
— Такие дела не делаются без ученых. Сначала это предложение изучат, потом начнут искать резервы для реализации. Ученые составят обоснованные планы, — она потянулась к газете, развернула ее на странице со статьей, прочла вслух: — «Добиться максимально быстро и с наименьшими затратами…». — Задумалась, приложив палец к уголку губ, задумчиво произнесла: — Однако так не бывает. Надо кабанчика забить, не то потеряем…
— Я же говорю, — оживился папа, — просто подстрекательство к выкручиванию рук. Разве это политика? Критикует Сталина, а сам только и талдычит «Я сказал» да «Мы покажем». Что это за разговоры?
— Привык к таким методам, его не переделаешь. Но будем надеяться, что суть не в них.
К сожалению, мамин оптимизм не оправдался, история пошла по более легкому пути, подтвердив истины, выраженные народом в поговорках: «Горе неучу», «Дураку закон не писан» и «Не так страшны паны, как подпанки». Вместо того чтобы искать, найти и подсказать своему руководителю эффективные пути реализации его инициативы, например, более широкое развитие подсобных хозяйств в селах, интеллигенция от общественных и земледельческих наук (например, обществоведы, практики земледелия), боясь упреков в отходе от основ социализма, принялась вторить ему. Выскочки и подпевалы, партийные работники не из самых мудрых, зато самых голосистых (и у кого же тут были истинно иерихонские голоса?), паразитирующие научные элементы, дармоедные писаки всех жанров, а особенно те, кого выпустили на свободу, недобитые враги, лишенные благодарности и горящие реваншизмом, нахваливали Хрущева за изменения в экономике, заталкивая в тупик в общем-то хорошее дело. Цель мелких и безответственных людишек была одна — удержаться на своих местах. Другие же, лишенные своего смысла жизни, жили обидами предков и мстили стране, строю, народу за ошибки отцов и дедов. «Стараниями» столь разных слоев воля Хрущева была сведена к кампанейщине, к пошлому ограблению сельского жителя, ибо у населения банально отобрали коров и пустили их под нож. После этого вырезали и колхозные стада. А через несколько лет в стране не стало ни молока, ни мяса. Зато народ озлобился и винил не Хрущева и его бездарное окружение, а сам социализм, само учение, что было только на руку врагам социализма и нашей страны. Так кем же после этого был Хрущев?
Забили родители своего кабанчика, правда, достигшего изрядного веса. Все это делалось впопыхах, без предварительной подготовки. Времени на переработку мяса не хватало, хранить его было негде, ведь о холодильниках тогда даже не слышали. Пришлось все пустить на колбасу, чтобы хоть раз не продавать мясо и сало, а самим поесть вдоволь на долгую память. Так все и получилось — помню эту колбасу, сделанную по ускоренным методам. Папа изготовил на заводе приспособление, позволяющее получать фарш и набивать им кишки с помощью мясорубки. Работу эту в течение дня продела бабушка Саша, папина мама. А родители, придя с работы, отварили заготовленные колбасы, поджарили и залили смальцем. Ах, какая это была вкуснятина!
Сделано это было как раз вовремя. Скоро по селу пошли уполномоченные, описывающие подсобные хозяйства: коров, свиней, коз, пасеки и даже птицу. Следом рогатый скот забрали в колхозное стадо с правом получать оттуда литр молока в день. Не знаю, как долго действовала эта льгота, не вечно же. А на остальную живность наложили налоги, так что людям держать ее стало невыгодно. Во дворах остались лишь куры, причем в количестве, которое можно было держать без налога, — благо, яйца не входили в показатели по соревнованию с Америкой.
— Хорошо, что я не стала заводить корову, — говорила мама при случае. — Как вспомню маму и ее убивания по кормилице, отобранной в коллективизацию, так сердце болью заходится. Теперь бы опять повторилось.
Отобрали кормилицу, поднявшую своим молоком мою племянницу Свету, и у тети Орыси. Бедная, бедная… Она так убивалась, так сокрушалась, что заболела. Не молоко ей нужно было, не выручаемые за него копейки, а забота о дорогом существе, по которому страдала душа. Тетя Орыся работала в колхозе дояркой и видела там свою любимицу, обслуживала ее, кормила и доила, проводила все время возле нее, приходя домой только на ночлег. Но когда коровку отвезли на забой, потеряла последние силы. Она похудела, перестала интересоваться другими вопросами жизни, стала какой-то отрешенной, словно слепой, глухой и немой.
Однажды вечером она возвращалась по неосвещенной дороге домой, и ее сбил мотоциклист — насмерть. Наследников у погибшей не осталось. Самой близкой родственницей (свояченицей) оказалась моя мама — внучка ее свекрови. Поэтому маме досталась утварь, скорее составляющая память, чем практическую ценность, а хата отошла в собственность государства.
Легко это описывать, но трудно и тягостно было жить в атмосфере человеческой тревоги, при понимании глупости, бесхозяйственности и безответственности властей, их административного произвола и лживости. Конечно, названные качества отмерялись от идеала, рисуемого очень хорошей и убедительной идеологией. Не будь разительного несовпадения между нею и практикой внутренней политики, не будь народной веры в идеалы, то и стрессов было бы меньше — люди умеют быть индифферентными к происходящему. Ныне живется раз во сто хуже и неуверенней, но теперь потеряна вера в добро, и этим объясняется безучастность населения к своим бедам.
В тех условиях начали зарождаться первые ростки критики Хрущева, идущие снизу, от простых людей, обладающих крестьянской сметкой. Его просто осуждали как мужика, взявшегося не за свой гуж, а при этом брызжущего инициативами.
Первый спутник
В газетах, в частности в «Правде», известие о запуске спутника появилось только 6 октября. На самом же деле это произошло 4 октября приблизительно в полвосьмого вечера по Гринвичу, или в пол-одиннадцатого ночи по московскому времени. Почему так? Потому что тогда в Советском Союзе не было переходов на летнее время и основным было время, которое позже назвали зимним. Оно соответствовало нынешнему московскому времени минус один час, ибо нынешнее московское время соответствует тому, на которое позже переходили летом.
Тот исторический номер «Правды» вышел с пространным эпиграфом, или предисловием, такого содержания:
«4 октября 1957 года в нашей стране произведен успешный запуск первого в мире искусственного спутника Земли. Спутник имеет форму шара диаметром 58 сантиметров и весом 83,6 килограмма.
В настоящее время спутник со скоростью 8 000 метров в секунду описывает эпилептическую траекторию вокруг Земли.
За полетом спутника с огромным вниманием следят во всех странах мира.
Прогрессивное человечество горячо приветствует новую историческую победу Советского Союза в развитии науки и техники».
В тот год мы все еще жили бедно. Но очень интересно — такие события вокруг разворачивались! Они будили энтузиазм. Я училась в четвертом классе и просто разрывалась между двумя желаниями — стать моряком и стать астронавтом.
— Моряком никак не получится, — говорил папа как главный семейный авторитет по мечтаниям, так что нельзя было сомневаться в серьезности его слов. — Ты же плавать не умеешь.
— Это да, — соглашалась я, даже не собираясь научиться плавать, словно этот вопрос был давно закрыт и обсуждению не подлежал. — А где учат на астронавтов?
— Надо разузнать, — с серьезным видом сказал он.
Папа этого, в самом деле, не знал, иначе хоть бы что-то сказал в подтверждение того, что не просто развлекает меня подобными разговорами. Как-то ему не приходило на ум, что тут нужна физическая подготовка, летные навыки и, следовательно, эта специальность, пусть годящаяся лишь для мечтаний, должна быть связана с самолетами и тренировками. Он больше был озабочен тем, чтобы для ее освоения хватило моих знаний.
— Думаю, надо учиться на астронома, — сказал он со временем, немного разузнав об этой специальности. — Если не передумаешь, надо будет поступать в Одесский государственный университет.