С Луны видно лучше
Шрифт:
Еще мы видели маленьких быстрых живых существ. Их было невероятно мало – только те, кто мог себе позволить жить в такой красоте, и в таких непригодных условиях. Они, в основном мигом пробегали мимо нас, не почтя вниманием. Шустро у мелкой живности выходило убегать по песку. Я не успевал моргнуть, как хвостатое цветное быстроногое создание зарывалось всем телом в песчаные ямки. Были и такие многоногие, которые не спешили никуда и вальяжно расхаживали перед нами, демонстрируя свою значимость и способность терпеть жару. Но путник наш строго настрого запретил касаться их, вроде и ужалить способные. Одним словом – практически мертвые места. И, все ж, хоть нам было не до этого, я старался наблюдать за местами. Они не спешили меняться. Одни холмы светлые, сменялись другими, потемнее. Вот и вся разница. Но и эта однообразность не надоедала. Было в этом ознаменование постоянства вида, притом, вида ослепляющего. Он стоил того, чтобы любоваться им вечно, но, правда, лучше с водой и температурой пониже. Вот попадешь на Землю, и станут волновать всякие температуры и воды.
Один раз, это случилось, когда Солнце, наконец, двинулось к закату, мы увидели гряду людей. Их было около пятнадцати – двадцати человек. Они выглядели одинаково и вели за собой тех, кого называют верблюдами. Очень красивые животные.
– А кто это такие? – спросил космонавт.
– Это бедуины, - ответил проводник.
– Они живут здесь? – уточнил Шэл.
– О, нет. Они лишь пересекают эти места для достижения цели.
– А какая цель? – поинтересовался я.
– Обычно, - говорил проводник, - от города к рынку, и обратно.
– Интересно, - сказал Шэл, косясь в их сторону, - будет ли у них вода.
– Будет, это уж точно, - уверенно ответил проводник.
– Тогда, - сказал космонавт, - я сочту возможным, попросить у них помощи.
Когда путь бедуинов пересекся с нашим, мы попробовали обратиться к ним. Наблюдая наши жалкие попытки, проводник поспешил спасти нс от позора, и вмешался. Не знаю, что он там им говорил, но они все еще стояли с серьезным, несокрушимыми лицами. Только сняли повязки с лиц. Так они, однако, выглядели еще внушительнее. В целом, все смуглые, с выразительными чертами лица. Но, они смягчились потом, и пожертвовали нам маленькую бутылку. Дальше их цепь пошла своей дорогой. А к нам вернулся проводник со словами:
– Это от них.
– Вода? – в надежде ринулись мы.
– Чай, - с улыбкой ответил он.
– Как чай?! – с недовольством, явно выраженным на лицах, возмутились космонавт с Шэлом.
– У них нет воды, точнее, есть, но в ограниченных количествах, - оправдывался проводник. – А это чай. Они испокон веков пьют его в жару для спасения.
– Да как же от жары может чай спасти? – негодовал космонавт.
– А вы попробуйте, - стоял на своем проводник.
По одному мы пили из маленькой металлической бутылки. Когда черед дошел до меня, я понял, почему мои друзья были так расстроены. До этого мне казалось, что я буду рад любой жидкой смеси, но, отпив чая, весь ужас ситуации стал понятен сам собой. Да, язык мой посетила влага, но какая. Это были жаркие, огненные капли, которые напрочь отожгли мне горло. Все, хуже уже не будет. Но нам предложили способ, от которого, вроде бы, должно было полегчать. А требовалось только сесть и не двигаться. Мы и сели. Прямо на горячий песок, под палящим, хоть и заходящим Солнцем. Теперь я совсем ясно понимал, насколько я взмок, и, как сильно меня обжигают лучи и, даже, воздух. А питье час продолжилось, пока и это у нас не осталось. Тем временем, в пустыне настала ночь. Багряные ленты промчались мигом, оставив простывшие сливовые облака. Нежный персиковый след сменился синим, а с тем и вовсе почернел. На арену вышли звезды. Мы решили сделать перерыв и заночевать где сидим. Для этого не потребовалось ничего, совсем. Мы были измотаны и, честно говоря, задремали все без лишнего слова. Постепенно я почувствовал, как жара спадает и мне становится легче. Теперь по телу гулял теплый ветер, который усиливался поминутно. Мне все еще было немного тяжело спать. Я пока просто лежал. Рядом со мной, крутясь во все стороны, сны видели мои друзья. Космонавт устроился рядом и спал, свернувшись в комок. Раскинув конечности, дремал Шэл, а подле и проводник, подложив под себя руки. И снова тишина. Тут она состояла из песен шуршащих песчинок. Мне было не совсем удобно, я вертелся, то сидел, то переминал песок пальцами. Он игриво ускользал от меня, развиваясь по ветру. Мне все надоело, я опустил тело обратно наземь. И вновь видны лишь звезды во тьме ночной. Какая же пугающая разница между ними тут и ними настоящими. Отсюда они маленькие красавицы с танцующим переливом. Так и манят к себе. Глядя на это Земное черное небо в белую дырочку, я осознал, что на самом деле скучаю по округам космическим, а, особенно, по своей Луне. Почему-то тут так принято – искажать действительность, и есть в этом даже некая прелесть. Ты знаешь, что все не такое, каким кажется, и, тем не менее, ты охотно предаешься прекрасной иллюзии, которая разыгрывается многие года. И как-то я и сам не заметил, как меня стало клонить ко сну. Я закрыл глаза, а, когда открыл – мое тело снова было разожжено светилом, а округи сияли дневными лучами, обличая едкий красно-оранжевый облик пустыни.
Продолжился наш путь. Все было ровно так же, как до того. Все так же было трудно идти после нескольких часов, и мечты о воде заполонили разум. За редким лишь исключением, что говорили мы немного больше вчерашнего.
– Скоро наши тяжбы кончатся, - с надеждой объявил нам проводник.
– Уж не шутите ли? – отозвался космонавт.
– Право, по моим подсчетам, пирами покажется нам за считанные минуты! Но все ж, нам нельзя входить в нее.
– Это одна из запретных? – спросил Шэл.
– Да, боюсь, нас ждут несчастья, войди мы туда.
– Давайте откровенно, - сказал космонавт, - вы действительно таите от всех всю чудо машину?
– Какую такую машину?
– Ту, что переносит людей туда, куда им вздумается.
– Нет, нет, что вы, - открестился проводник. – Ни от кого мы ее не прячем. Говорят, это немыслимое изобретение появилось еще при жизни фараона Равира. С этим то и связанно проклятье.
Я в жадном интересе поглядывал на проводника, предвкушая раскрытия и получения того, к чему мы сюда и рвались. О, счастье, я увидел макушку пирамиды. Мы все радостно затрепетали перед своей целью, хоть сил на победные возгласы не было. Пока мы шли, она все больше открывалась нам, когда уж совсем оголила себя перед нами. Мы находились у самой пирамиды, прямо перед ней, в ее тени. И, честно сказать, ценность тени, маленькой, но спасительной, очевидно была выше любых пирамид. Пирамида в действительности была прекрасна: высока, каменная, широких размахов с запахом древности вокруг.
– Ну, - сказал я, - коль мы уж достигли ее, прошу вас рассказать ту самую легенду, из-за которой в нас должно вселиться опасение входить в нее. Но, предупреждаю вас, что нас не остановит ничего, если в ней, на самом деле, находится машина, способная вернуть нас домой.
Глава 19: проверяя проклятие пирамиды
Проводник
– В далекие времена, года которых с трудом вспоминаются мне, на землях этих царила жизнь. Тут сплошная засуха. Нет воды, нет еды. Пустые безлюдные и бессмысленные груды горящих вязких земель. Вам кажется, что несут они застой, уносят силы всякого. И есть у нас и машины и способы побега. Но нельзя узнать тут жизнь, в этой местности. Но все блажь, глупости. Надо учиться выживать. Вот ученые наши все гадают, думают уничтожить все, ищут способы бегства от истории нашей. А мы все против. Ничто не сделать с тем, с чем родился. Пустыни окружали нас с детства, они впитались в наше восприятие. Тут я бегал мальчишкой. А, если хотите знать, на самом деле города нет. Нет его и все. Жизнь строят там, где удобнее. Где ниже температура, больше воды, лучше питание. Но история наша на этих землях. Они с нами и сейчас. Смотрите, какая в них прелесть, какое искушение! Это настоящий вызов тем, кто ищет свой потенциал. В ней делается все, чтобы забрать жизнь. А она борется с природой. А предки наши жили с ней и были тут настоящими хозяевами. Они не боролись, а сотрудничали с теми местами, где родились. Видели все преимущества и силу свою – в этом их секрет. И пирамиды эти их промысел. И все думали мы: как же так выходит, что огромные, неподъемные камни воздвигали те, у кого для этого не было ни малейших условий. Нет, разные теории есть, но очевидно, что, чтобы не было, а пирамиды только доказывают величие живших тут. Народ тот был красив, и обычаи его были красивы. Они считали себя великими, и все, что было связанно с их жизнью, предавалось значимости. Они жили и работали кропотливо, правда, немного несправедливо – любили других нагружать. А главным считали фараона. И знать никто не знает, чем он именно занимался, но человеком был особенным. Фараоны разные были. Но при царствовании Равира, народ познал процветание и благополучие. Он желал свободы всем слоям общества, стремился к миру. Но был взбалмошным и капризным, как малое дитя. Его называют у нас фараоном – ребенком. Хоть и велика была его жажда к справедливости, и сердце его было большим, светлым, но настроение его было трудно предугадать. И часто он не имел понятия, как точно следует себя вести в трудные дни. Фараоном Равир стал с свои пятнадцать лет. А правил еще восемнадцать. Это время прославляли за убеждения, но боялись из-за мутности действий и нерешительности фараона. Равир любил свой народ не отказывал в помощи. И своим увлечениям он уделял много времени. И, не желая отказывать себе в развлечениях, при этом, боясь упустить важное событие, он поручил исполнение своих обязанностей своему племяннику Лизимбе. Тот был только рад, так и сам считал убеждения Равира глупыми. Сам он был жесток и нелюдим, скрытен и непредсказуем. Но Равир доверял ему и любил его, считая Лизимбу человеком, которому нужна его поддержка. Такими он считал весь свой народ. Равир преспокойно оставлял все дела, будучи уверенным в том, что ровным счетом ничего не случится. Так бывало часто. Несмотря на то, что фараон отсутствовал, люди не переставали нуждаться в помощи. Они приходили к Лизимбе и обо всем советовались с ним. Когда Лизимбе это надоело, так как сердечным он не был, он стал извлекать выгоду из всей ситуации. Началось все с того, что Равир ввел налоги на советы. Люди должны были приносить дары за советы, в которых нуждались, а за дельное решение их проблем, по суждению Лизимбы, требовало дополнительных даров. Когда Равир возвращался к обязанностям, то с приятным удивлением обнаруживал гору продовольствия и вещей, которые несли люди. Он расценил это, как признание его доброты и полезности. Но и на этом Лизимба не остановился. Так в его голове созрел план того, как бы сделаться фараоном самому и властвовать всем. Когда люди, понимая, что он не желает им помогать, жаловались, Лизимба рассказывал им, что сам фараон устал от постоянных жалоб. В один из дней, когда Равир отбыл для того, чтобы посмотреть на место для будущего сфинкса, его племянник от лица фараона заявил, что отныне все хождения за помощью запрещаются. Народ был возмущен такой жестокостью фараона, но ему пришлось смириться и начать заботиться о себе самим. Равир по приезду выслушал от Лизимбы, что люди сказали ему, как негоден фараон. Так фараон Равир затаил обиду на людей. Такое положение дел сохранялось еще долгие месяца, а то и годы, никто не знает. Общение фараона сузилось до нескольких приближенных лиц, в том числе, и Равира. Он не появлялся на улицах города, не изъявлял желания видеть свой народ. По тому и они тоже не спешили к равнодушному к ним фараону. Отношение друг к другу ухудшались. Но однажды у палат Равира появилась старуха. Она была страшной и больной. На женщине видели рваные тряпки, а костлявые руки содрогались в немощи. Она просила помочь ей достроить ее разваливающийся дом. Муж, говорит, умер – никого не осталось. Равир, слушая женщину, проникся жалостью, и оставил незнакомку у себя. И сам пообещал, что поможет с домом. Лизимба узнал об этом и страшно разозлился. После этого всю ночь он убеждал Равира. Что эта женщина первая бранила фараона и ненавидела его, настроив против и всех остальных. Недолго думая, Равир вспомнил все обиды и на следующее же утро выгнал несчастную из своего дома. А старуха та уходила, проклиная от горечи фараона и всех, кто имеет с ним дело. Равир скончался через недели после того проклятия, так и не узнав, какие интриги сплел вокруг него Лизимба. Сам же племянник заполучил, наконец, власть, хоть и на считанные дни. Как и обещала незнакомка, все, кто относился к фараону, сгинули вслед за ним. Равир захоронен тут, в этой пирамиде. Даже бальзамировщики умерли от хвори, а все, кто был в самой пирамиде, так никогда и не вернулись из нее.
Так была окончена легенда, окутывающая пирамиду. Проводник умолк, переводя дух, жадно глотая и дыша. Ему было тяжело более говорить, и силы оставляли. Мы с неподдельным интересом прислушивались к словам пугающим и загадочным, и хотели слышать все больше подробностей, которых и так было в избытке. Раззаженные головы наши с трудом воспринимали рассказанное, но жадно пытались понять. Все встало на свои места, и мы уже немного отошли от нагнанного на нас умелыми устами испуга.
– Я восхищен, - выговорил первым Шэл.