С Луны видно лучше

Бенашвили Мари

– Мы с легкостью отправим тебя вон из школы, если ты не подчиняешься нашим правилам. И тогда, тебя ждет нечто куда хуже школ!

– Делайте, что хотите! - только и отрезал я, выходя из кабинета. – А и еще, - прибавил, - когда я буду свободен, сообщите мне, и я покину вас.

Я хлопнул дверью и присоединился к остальным ученикам из той группы, в которую меня определили. И там меня поймала вторая пуля – математика. А точнее, тригонометрия. Этот ужас длился почти час. Никогда еще час не был настолько мучителен. Наш учитель был мужчиной. Он был лыс, сух и неинтересен. Учитель даже не смотрел на нас, только на доску. А на ней… Да, я конечно, умел читать, но то, чем была испещрена доска, вызвало

во мне бурю непонимания. Черточки, сокращенные слова, фигуры – то, что у вас называется тихий ужас. Но, сначала, я еще надеялся, что смогу разобраться. Моя надежда погибла на седьмой минуте. Меня посадили за одной партой с моим третьим соседом. К счастью, он так же не особо разбирался в математике. Но, в отличие от меня, его взгляд был скорее безучастным и равнодушным. Я же смотрел на происходящее глазами, распахнутыми от жалости к своему слабоумию. Какая-то маленькая планета, которая родилась намного позже меня, и погибнет намного раньше, придумала себе науку, направленную на мучение своих же жителей. Целый урок я пытался следить за мыслью учителя, но сбивался на собственной фразе: «А что тут вообще происходит и зачем?». Поиски смысла происходящего спутались с формулами и прочей ерундой. И тут вдруг этот сухарь спросил у меня что-то про пирамиду. А единственное, что я знал о пирамидах, так это то, что они находятся в пустыне. Но, чувствую, такой ответ его бы не устроил. На минуту я замешкался.

– Во-первых, - сказал он куда-то в окно, - извольте встать, когда к вам обращаются.

– Ладно, - сказал я, подымаясь, - если это так важно…

– Отвечайте на вопрос.

– Про пирамиду?

– Нет, про поиск смысла жизни.

– А, ну это просто. Смысла в жизни нет совершенно.

– Прекрасно, - повернулся он впервые ко мне. – А теперь так же уверенно про пирамиду.

– А что с ней не так?

– Ясно. Тогда, может, вы хотели бы решить уравнение?

– Сомневаюсь.

– Ну, а, если я настоятельно попрошу вас?

– Все равно.

– Так что, вам можно смело ставить двойку по моему предмету?

– Полагаю.

– Вы ведь новенький? Как вас зовут?

Я смущенно опустил глаза.

– Смелее. Это уже не так сложно. Или что, ваше имя будет похуже алгебры?

– Вряд ли. Просто, его, вроде как нет.

– Понятно, - спокойно ответил он.

– Тогда, безымянный наш друг, ответьте хоть, если вас не волнует неуд перед поступлением, почему вы такой неспособный в математике? Или вы в бывшей школе ее не увлекались?

– Да я, собственно, никогда ей не увлекался.

– Понятно. Садитесь.

При том, что я ни в какую не понимал эту математику, меня упорно заставляли заниматься ей. Потом со мной даже пытался заниматься один из близнецов, а скоро сам опустил руки.

– Видимо, - сказа он, - тебя просто невозможно научить.

– Согласен. Но зачем же мне ее учить?

– Да хотя бы потому, - говорил он, - чтобы мозг не атрофировался!

– Что?

– Ну вот, и я об этом. Ну, поступать же тебе нужно.

– Куда.

– Как куда! В ВУЗ. Или, на что ты собираешься еду покупать? Работать то надо. А с двойкой тебе поступить на приличный факультет не светит.

– Да мне и не нужно.

– Вот чудак! Ни имени у него нет, ни стремлений!

– Стремления-то есть… Мне домой, на Луну, возвращаться надо.

Здоровый, удивленный смех прокатился по всему нашему этажу:

– Так это тебе, дружище, в космонавты идти надо!

– Да, кажется это мой единственный выход.

– Забудь об этом. Тебе в жизни не стать космонавтом.

– Почему же?

– У тебя ни денег, ни мозгов нет, - махнул он рукой, выходя из комнаты. – Ха! Космонавтом он быть хочет!..

Но тогда я всерьез задумался над этим, и начал собирать

информацию об этом. Из того, что я узнал от соседей и еще некоторых учеников, космонавтом стать практически нереально, будто я прошу в кабинете химии создать второй Марс! Эх, а были времена, когда космонавтами брали любого смельчака! Эх, помню этого смельчака! Ну как же без тебя тяжело…

Глава 29: заметки о земной жизни

Время моего пребывания в школе близилось к концу. Математика мне так и не далась, зараза, но я только рад. Не могу представить, чтобы я делал, полюби я ее. Но, спустя время я понял, что математика, объединившись в коалицию с физикой и биологией, решили извести меня. Потому, что, если алгебру и геометрию я еще мог перенести благодаря учителю, которого больше не интересовала моя персона, то учительница по физике неустанно, изо дня в день, укрепляла ненависть ко всем нам, за исключением тех магов, которые могли понять ту физическую чушь, что она несет. Ведь, как мне сказали, физика – это наука о том, что окружает нас и о тех законах, которым мы подчиняемся. Бедные, узколобые люди, так никогда и не поймут, что они могут не подчиняться никаким законам! Но нет, нужно было изучать устройство мира. Почему я двигаюсь, как функционируют механизмы и взаимодействуют молекулы.

Но, оставляя неприятное, были и приятные моменты в учебе. Настоящую радость мне доставляла литература и, конечно же, астрономия. Вы, наверное, думаете, что где астрономия, там и физика, но для меня это совершенно разные вещи. Уж в этой сфере я ориентировался, и из молчаливого, незаинтересованного ученика, превращался в разговорчивого, страстного слушателя. Правда, на многие вещи у землян были достаточно примитивные или искаженные взгляды. Я часто пытался договаривать и рассказывать о многих явлениях, о которых люди попросту не знали, и не могли знать. Но меня быстро приземляли, иронически посмеиваясь над «безумными теориями». Но я тогда просто получал удовольствие от тех азов знаний о космосе, которые выдавались за сложнейшие факты. Особенно меня забавляла фраза «Еще достоверно неизвестно о фактах существования внеземных цивилизаций». Когда ее впервые произнесли, я не сдержался, и сказал:

– Вы что, правда, думаете, что земляне – это единственные представители жизни во всей Вселенной?

Но на мою насмешливую речь даже не обратили внимания.

В целом же, я немного привык к вашим порядкам. Я даже, бывало, на секунду забывался, и предавался земным заботам, сузив свой мир до плоскости одной планеты. Здесь творилась такая суета, которой, признаю, иногда все же не хватает такому спокойному космосу, которому уже не докажешь, как важны эти ваши физики-математики. Там вы ничто, и мертвы вы или живы – никого не волнует. Там в принципе, ничто не важно. Космос не спросит «веришь или нет» и не скажет «а докажи, почему так», там просто есть, и с этим глупо спорить.

И все же, некоторые вещи я испытывал только на Земле. Среди них была и простуда – дрянь, что пристала ко мне холодным днем. Я чихал как полоумный, постоянно вытирая при этом нос, который истекал, словно горный ручей. В теле был жар и дрожь, мысли сводились к носовым платкам и горячему чаю. Да, те две недели, что я провел в постели, показали мне, что среди прочих неудобств земной жизни, быть заложником болеющего тела – худшее. Но я се же старался не пропускать по возможности школу.

Кстати, вы все еще помните о том, как меня грозились выгнать со школы в место, куда страшнее за несоблюдение формы? Конечно, с тех пор одежды у меня прибавилось, но форму я так и не носил. Да еще и умудрился поднять в школе бунт. Да, настоящий мятеж! И хоть людские распри скучны на общем космическом фоне, мне даже понравилось устраивать переполох.