С любимыми не расставайтесь! (сборник)

Володин Александр Моисеевич

– Когда его поносят разные буквоеды, то я не придаю этому никакого значения, – надменно сказала Альдонса.

– Я и не рассчитывал на это.

– Он был рыцарь и ради этого презрел житейские блага, но не честь.

– Вы неплохо усвоили роскошный стиль вашего любимого романа. Но что стоит за этими словами?

– Он выпрямлял кривду, карал дерзость и понимал чудищ.

– Начинается.

– Он всем делал добро и никому не делал зла.

– Честь и хвала.

– И все чтут его память. Посмотри вокруг. Сейчас

темно, не видно. Все в его честь в меня влюблены и стенают. Эй!

В ответ послышались вздохи и восклицания сквозь сон: «О несравненная!..», «О жестокая!..»

– А хочешь знать мое мнение об этой коллекции оголтелых шоколадных тянучек? Для них тщеславие важнее их сластолюбия. Не тебе они поклоняются, а себе. Не перед тобой они лезут из кожи, а друг перед другом. Собой они любуются, собой кичатся и сами поражаются тому, как они благородны.

– Почему же… Среди них есть неплохие юноши, – вступилась Альдонса.

– Нет!

– А вы, оказывается, злой.

– Прости меня, Боже! Эти игроки в мяч и танцоры подвергли испытанию мою кротость!

– А знаете, почему вы такой злой? Вас, наверно, мало любили. Вас когда-нибудь любила женщина?

– Нет. И слава богу. Хоть в этом мне повезло.

– И вы отказались от этого навсегда?

– Как видите.

– Вы отказались от всех женщин? От тихих, стыдливых женщин, которые скромно опускают глаза? И от простушек, которые на самом деле совсем не простушки? И от образованных, воспитанных девушек? А заодно – от не ученных ничему, а милых только своей простотой? От полных, от стройных, от белоснежных, золотистых, смуглых, от молоденьких и зрелых?

– Да, от всех. От городских и деревенских, от гулящих и старых дев, а заодно от негритянок, – раздраженно сказал Луис.

– А если вы когда-нибудь познакомитесь с великосветскими дамами? Говорят, они одеты в шелк и кружева, а не в ситец и муслин. Свои белоснежные плечи они не прячут под такими косынками. Они живут в будуарах, рассуждают о политике и поют, как канарейки. Сразу станете никуда не годным и легкомысленным священником и будете забывать свой долг на каждом шагу.

– Если мне и суждено встретить этих женщин – не опасайтесь, ничего не случится. Мое воображение рисовало женщин более изящных и умных, чем те, что встречаются в жизни. Я знал цену приносимой мною жертвы и, пожалуй, даже преувеличивал ее. Но Бог отвратил меня от земной любви, чтобы я любил только его.

– Как он вас отвратил, Луис? Скажите мне. И я больше не буду к вам приставать, – мягко спросила Альдонса.

Луиса прямо-таки поводило от нежелания говорить об этом. Он потянулся, хотел было уйти прочь, обернулся…

– Хорошо, я скажу вам. Но только для того, чтобы покончить с этим разговором.

– Да.

– Ну, жила на нашей улице жена угольщика. То есть жил угольщик, и у него была жена. Но это, разумеется, должно быть между нами. Она полюбила меня.

– Она вам об этом сама сказала?

– Она сказала, чтобы я пришел к ней в кладовую. И я пришел. Но Бог воспрепятствовал нашей любви.

– Как он это сделал, милый? Было какое-нибудь знамение?

– Нет, но… Он не позволил мне ответить на ее любовь как должно. И жена угольщика посмеялась надо мной.

– Еще замужняя женщина. Колодец греха.

– Кладезь греха, – поправил Луис.

– Она хоть красивая была? Кладезь распутства.

– Ничего. У нее только были чуть приподняты плечи, так что голова оказывалась обращенной немного вниз, как будто она что-то искала под ногами. Но это не имеет значения.

– Она не любила вас.

– Зачем же она позвала меня в кладовую?

– Может быть, она всех туда звала?

– Но над ними же она не посмеялась.

– Наверное, им не было нужно, чтобы их любили.

– Но и мне не было нужно! Мне и теперь не нужно! Как жаждущая лань ищет путь к источнику, так душа моя ищет Бога!..

– Она смотрела на вас, эта угольная яма?

– А как иначе, наверно, смотрела.

– Она смотрела на вас, например, как я на вас смотрю?

– Откуда я знаю, там было темно.

– Она не любила вас.

– Но это теперь уже не имеет значения, я говорил вам не раз! К небу обращается душа моя и молит дать ей покой!

– Сколько времени вы мучились, родной мой…

– Не мучился я, черт побери, не мучился! Когда я решил уйти от земной суеты…

– Зачем же, родной мой, вы решили?!

– А ради покоя и счастья, несравненная!

– А если вы напрасно решили?

– В моей душе сомнений нет.

– А если вы начнете сомневаться?

– Почему это я вдруг начну сомневаться?

– А если вы поймете, что вас любят?

– Довольно. Вам что-то померещилось, и вот вы морочите себя и меня.

– Так померещилось, что я четвертую ночь не сплю.

– Тогда давайте говорить начистоту. Ведь причина-то вся только в том, что я на кого-то там оказался похож!

– На Дон Кихота вы похожи, родной мой.

– Но неужели вы не понимаете, что видимость обманчива! Смешно же! Пускай даже внешне и похож. Но по существу же все наоборот. Решительно все! И едва только вы это сообразите, как тут же меня возненавидите и начнете хихикать за моей спиной точно так же, как жена угольщика.

– Нет уж.

– Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится! Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он указал на свою грудь) я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.

– Как вы хорошо говорите.