С малых высот
Шрифт:
После этого в деревни не заходили. По дороге еще один товарищ умер.
На двенадцатые сутки мы совсем обессилели. Решили остановиться и ждать в лесу подхода наших частей. Вскоре умер еще один. Нас осталось трое...
К вечеру на поляне показались люди в маскировочных халатах. Кто они? Немцы или наши? Каждый на всякий случай занял позицию и положил возле себя пистолет и нож. Нас заметили и стали окружать. Кольцо сужалось.
Вдруг один из лыжников, споткнувшись, громко выругался. Свои! Нас привели в штаб дивизии, потом отправили дальше - в армию. Там мы кушали
Когда он умолк, в комнате несколько минут стояла тишина.
– Так вот что значит война... - сказал, глубоко вздохнув, Зорин.
А мне хотелось сказать другое: "Вот что значит быть коммунистом и уметь по-партийному выполнять свой долг".
Этот вечер хорошо запомнился каждому из нас.
На следующий день мы с рассветом вылетели из Теряевой Слободы и взяли курс на Перхушково. После посадки направились в лес, где размещался штаб Западного фронта. В бараке у шлагбаума находилось бюро пропусков. Когда мы туда вошли, старший лейтенант Синиченко предложил отдохнуть и на прощание покурить.
Из двери, напротив которой мы сели, вышел высокий мужчина в меховом коричневом комбинезоне и с удивлением стал рассматривать нас.
– Синиченко! - вдруг воскликнул он. Подбежал к разведчику, обнял его.
Уткнувшись в воротник комбинезона, Синиченко тихо проговорил:-Товарищ майор, командир... жив!
– Жив, жив! - ответил растроганный майор. - Через час будем докладывать командующему фронтом...
Потом Синиченко подошел к нам проститься.
– Спасибо, - сказал он. - Будете в Москве, заходите. В дом НКО. Там меня знают.
Каждому из нас он крепко пожал руку. Распрощавшись с десантниками, мы вернулись в полк.
***
Во второй половине декабря полк перелетел в деревню Смольниково, расположенную в нескольких километрах от Теряевой Слободы. Летный и технический состав разместился в домах колхозников. Неподалеку от деревни, возле леса, батальон аэродромного обслуживания оборудовал хорошую взлетно-посадочную площадку. В сосновом подлеске мы искусно замаскировали свои самолеты.
Войска 1-й ударной армии вышли в это время на реку Ламу и стали с ходу прорывать вражескую оборону. Приданные ей военно-воздушные силы получили приказ поддержать наступление.
Все наши самолеты переоборудовали - приспособили для бомбометания. Позади штурмана, в фюзеляже, прорезали отверстие и вставили металлическое ведро, в котором помещалось пять-шесть небольших осколочных бомб.
Холодным зимним вечером летчики и штурманы 710-го авиаполка собрались на командном пункте. Наш командир капитан Куликов объявил:
– Получен боевой приказ: нанести бомбовый удар по вражескому узлу сопротивления, расположенному близ деревни Чекчино, на западном берегу Ламы. Это примерно в двадцати пяти километрах от Волоколамска. Из этой деревни фашисты ведут сильный пулеметный и минометный огонь. Надо уничтожить их огневые точки и помочь нашим войскам освободить населенный пункт.
– Вот и стали мы ночными бомбардировщиками,-
– А почему бы и нет? Давно пора! - отозвался парторг полка Жарков. Идет большое наступление наших войск. Нужно поддержать их всеми силами и средствами. Вот и для нас настало время стать ночными бомбардировщиками. А теперь пошли, ребята! Надо готовиться!
Жарков встал, погасил недокуренную папиросу, улыбнулся своей светлой улыбкой и направился к двери. За ним пошли все остальные.
Когда совсем стемнело, летчики и штурманы направились к своим "ночным бомбардировщикам". Предстоял первый боевой вылет за линию фронта. Мы ожидали его с нетерпением. Но каким он будет? Раньше мы летали над своей территорией. Врага можно было встретить только в воздухе. А теперь он будет стараться уничтожить нас и с земли.
Перед взлетом душевное состояние у всех было какое-то необычное. Каждый горел желанием как можно лучше выполнить первое боевое задание.
Наши старшие товарищи, воевавшие с белофиннами и на Халхин-Голе, старались передать нам свой опыт, советовали что делать в случае, если собьют или повредят самолет. Старший лейтенант Василий Слукин говорил:
– На вынужденную старайтесь садиться ближе к лесу. Он вас скроет. А потом через линию фронта добирайтесь до дома.
Но его слова не ободряли, а навевали неприятные мысли. Кому хочется помирать в девятнадцать лет?
И все-таки мы с огромным желанием, даже с азартом шли на первое боевое задание.
Механик Коновалов доложил о готовности самолета к вылету. Штурман Гарифуллин проверил подвеску бомб. Все оказалось в порядке. Запустив мотор, я вырулил на взлетно-посадочную полосу. Старт мне дали немедленно. Самолет плавно оторвался от земли.
– Забирайся выше! - сказал по переговорному устройству Гарифуллин.
Стрелка высотомера медленно поползла вверх. Через несколько минут полета внизу замелькали десятки вспышек - красных, желтых, синеватых. Вот она, линия фронта, протянувшаяся по реке Лама. Даже ночью здесь нет покоя. На вражеской стороне вспышек больше. Это рвутся снаряды нашей артиллерии.
Курс держим правильный. Вот лес, а вот и деревня.
– Цель вижу! - доложил штурман. - Держи правее! Деревня вытянулась с востока на запад километра на полтора. На снегу отчетливо видны квадратики изб, а возле них коробочки автомашин.
– Заходи вдоль деревни! - скомандовал Гарифуллин. - Еще правее, так держать! Немцы в избах! Греются, гады!
– Сейчас зашевелятся, - ответил я.
Мотор работал на полную мощность. Вдруг впереди, у самого винта, темноту прошила огненная строчка трассирующих пуль. И тотчас же с земли навстречу самолету протянулись новые трассы. Стреляли из крупнокалиберного зенитного пулемета. Казалось, мы неминуемо должны напороться на одну из этих смертоносных струй. Я откинулся на спинку сиденья, невольно стараясь затормозить движение самолета, и потянул ручку на себя. Машину качнуло. Слева тяжело ухнул зенитный снаряд. В этот момент в ушах раздался голос Гарифуллина: