С малых высот
Шрифт:
Пролетев четверть пути, я стал замечать, что с самолетом начинает твориться что-то неладное. Он отяжелел, стал плохо слушаться рулей. Видимо, так же вели себя и другие машины. Над полями они вдруг, словно по команде, переходили на бреющий, а при подлете к лесу медленно набирали высоту.
В чем дело? Я снял крагу и протянул руку к стойке центроплана. Пальцы ощутили холодок льда. Обледенение!
Из рассказов бывалых авиаторов я знал, что из-за обледенения самолета погиб не один замечательный летчик. Теперь вот мне
В этот момент переговорное устройство донесло до меня взволнованный голос механика Васи Коновалова:
– Машина покрывается льдом. Что делать?
– Все летят и мы будем лететь!
При подходе к небольшой рощице самолеты медленно поползли вверх. Моторы работали на максимальных оборотах.. Когда лесок кончился и впереди показалась равнина, я заметил торчащий из снежного сугроба хвост У-2. В нескольких метрах от него стоял, свалившись на крыло, второй самолет. Что такое? Перевел взгляд на ведущего и увидел, что эскадрилья пошла на посадку. Стал осторожно снижаться и я. Приземлился и вижу: товарищи, которые сели раньше, бегут туда, где лежат разбитые машины.
Едва самолет закончил пробег, я выскочил из кабины. От волнения забыл даже выключить зажигание. Около кустов рядом с разбитыми машинами стоял политрук Жарков. На голове у него был только белый подшлемник.
Я сразу выяснил, что случилось. Пройдя деревню, Покидышев повел звено с набором высоты, чтобы перетянуть через лес. Правый ведомый Иван Третьяков не справился с обледеневшим самолетом и оказался под хвостом у Покидышева. Чтобы не врезаться в лес, он потянул ручку на себя и винтом отрубил хвост самолету Покидышева. Машины пошли к земле...
Летчики растаскивали обломки самолетов и освобождали из-под них своих товарищей. К месту катастрофы стали собираться жители деревни. Подъехала пара лошадей, запряженных в сани. Старики, женщины и дети вместе с летчиками помогали пострадавшим. Штурмана младшего лейтенанта Волкова посадили к березе. Его голова чуть наклонилась на правое плечо. У него была сломана левая рука и ключица. Старшина Покидышев лежал на снегу. Он тяжело дышал. У него было разбито лицо, сломана нога. Иван Третьяков изредка вскрикивал: "Ой, ребята, жжет!" - и хватался за ноги.
На лошадях отвезли пострадавших в ковровский госпиталь. Было совсем темно, когда мы добрели до деревни.
Утром нам сообщили, что старшина Покидышев скончался. Это была наша первая потеря. Теперь уже не по рассказам, а на собственном опыте мы испытали, что такое обледенение.
Утром прилетел командир полка. Разобрав накоротке причины происшествия, он дал указания, и эскадрилья перелетела на аэродром Кольчугино.
Дальнейший путь тоже проходил не гладко: экипажи теряли ориентировку, совершали вынужденные посадки. Сказывался недостаток опыта.
На 30 ноября был назначен перелет к конечному пункту маршрута - на прифронтовой
Быстрее других подготовили самолеты младшего лейтенанта Голованова, сержанта Евтушенко и мой. Командир полка разрешил нашему звену самостоятельно следовать в Ахтырку.
Вначале полет протекал нормально. Наблюдая за местностью, я все время сличал ее с картой. Эти места мне были хорошо знакомы. Ведь Кольчугинский район - моя родина. Вот справа показалась деревня Фомино, вот река Шорна, где я в детстве ловил с ребятами рыбу. Вот лес, в котором собирал грибы. А вон там, вдали, виднеется деревня Блудово, где я родился. Слева осталась станция Желдыбино, откуда я девятилетним мальчиком первый раз поехал в Москву.
Знакомые, милые сердцу места остались уже далеко позади, а я все еще находился во власти нахлынувших воспоминаний. И вдруг-что такое? Замечаю, что станция Карабаново, которая должна быть слева, оказалась в семи километрах справа. Значит, звено уже уклонилось от намеченного маршрута?
Неожиданно впереди показались дымящиеся трубы, а затем и город. "Ахтырка! Прилетели!" - обрадовался я.
Видимо, так подумал и командир звена младший лейтенант Голованов.
– Где аэродром? Куда садиться? - спросил он у своего штурмана.
– Аэродрома не вижу, - взволнованно ответил Осокин. Он только до станции Карабаново вел самолеты точно по маршруту, потом где-то "проморгал" и потерял ориентировку.
– Что за город?-уже крикнул Голованов и стал вводить самолет в разворот.
– Мне кажется, это еще не Ахтырка, - оправдывался штурман.
– Осокин, горючее кончается, надо немедленно садиться, где аэродром? строго повторил командир звена.
– Вон слева, между последней улицей и лесом, на самой окраине площадка. Надо садиться там! Аэродрома не вижу! - ответил Осокин.
Голованов распустил строй и первым пошел на посадку. Приземлившись, все три самолета подрулили к большому дому. Осокин выпрыгнул из кабины и, заметив группу людей, подбежал к ним.
– Что за город?-спросил он, стараясь скрыть смущение.
– Пушкино, Пушкино! - наперебой закричали несколько человек.
Командир рассердился:
– Шляпа ты, Осокин, а не штурман. Не из Блудова ли ты? До Блудова ты соображал...
– Нет, это Шмелев из Блудова, - попытался отделаться шуткой Осокин.
– Товарищ командир, у меня еще есть горючее! - послышался голос Николая Евтушенко. - До Ахтырки долечу. Разрешите?
Эти слова обрадовали всех. Ведь если он долетит, значит, в полку сегодня же будут знать о нашей вынужденной посадке.