С мертвого никто не спросит

Леонард Элмор Джон

Он думал о деле, стараясь забыть об оскорбленном самолюбии.

Утром, поднявшись с постели, Реймонд вошел в гостиную и, посмотрев в разбитое окно, вдруг понял, что должен был сказать Кэролайн. Его удивило, что это лично к нему никакого отношения не имело.

Не мудрствуя лукаво и не пытаясь показаться ей очень умным, он должен был сказать, что если она не прекратит покрывать своего клиента, то Клемент ее в конце концов убьет. Все стало ему ясно как день. Он не верил, что Кэролайн могла вести закулисные переговоры с судьей Гаем. Она не отвергала слова Мэнселла, но только

потому, что не видела в этом нужды. Из всех членов коллегии Кэролайн Уайлдер была самым честным и принципиальным адвокатом. Так что ни с кем, особенно с Гаем, вступить в сговор она не могла.

Круз выковырнул из стены гостиной сплющенный кусочек свинца. Осмотрев его, он понял, что стреляли в него не из пистолета тридцать восьмого калибра. Когда пришла домовладелица и испуганно посмотрела на разбитое окно, Реймонд сказал: наверное, окно разбили проходившие по парку мальчишки. Судя по ее лицу, женщина не очень-то и поверила; она спросила, сообщил ли он о происшествии в полицию. Круз напомнил ей, что он сам служит в полиции. В таком случае, сказала домовладелица, вам придется заплатить, чтобы вставили новое стекло.

В то утро Реймонд сидел за столом в спортивном сером твидовом пиджаке, который с весны не надевал. Он стал придерживаться диеты и заниматься спортом и похудел на два размера.

Он просматривал заключение дисциплинарной комиссии, в котором то и дело мелькали знакомые ему имена. Фамилия Кэролайн Уайлдер повторялась несколько раз.

О том, что в него стреляли, когда он находился дома, Круз сослуживцам не рассказал — не потому, что считал это своим личным делом, а просто не хотел, чтобы все утро было потрачено на обсуждения. Видя, что лейтенант сегодня не очень разговорчив, все решили его расспросами не донимать. Его подчиненные, занимаясь другими делами, то и дело звонили по телефону. Разглядывая порнографические фотографии, найденные полицейскими в доме жертвы, они восклицали и присвистывали. Уэнделл притворялся, что его мутит.

— Ты со своими женщинами такое же вытворяешь? — спросил Уэнделл Хантера, который разглядывал особенно «горячий» снимок.

— Бог ты мой! — воскликнул тот. — Ты что же, думаешь, я извращенец?

— А как же! Еще тот извращенец, рост метр восемьдесят, рыжие усы, рубашка в зеленую полоску…

Ровно в полдень Реймонд сказал своим подчиненным, что пора перекусить. Как только сотрудники разошлись, он снял пиджак, отпер фанерный шкафчик и повесил в него свой короткоствольный пистолет тридцать восьмого калибра. Взамен он достал девятимиллиметровый кольт, сунул его в кобуру под мышкой и снова надел пиджак. Теперь он во всеоружии.

19

Сэнди проснулась оттого, что в поясницу ей упиралось что-то твердое. Выгнув шею, она увидела лежавшего рядом Клемента.

— Ты так рад меня видеть или просто хочешь в туалет? — спросила она.

Клемент ничего ей не ответил. Она не слышала, как он накануне ночью вошел в квартиру. Девушка перевернулась на спину и посмотрела на «оклахомского дикаря». Тот, не открывая глаз, поморщился и раздраженно пробурчал:

— Отстань!

—

А я к тебе и не пристаю. У тебя что, был трудный день?

В ответ молчание.

— Не думай, что я весь день просидела дома. У меня тоже были дела.

Физиономия у Клемента была красная, раздутая; от него несло перегаром.

— Что, перетрудился? Где ты шлялся, гад?

Клемент открыл глаза, несколько раз моргнул, посмотрел на окно, в которое светило солнце, затем перевел взгляд на разметавшиеся по подушке светлые локоны Сэнди.

— Я ездил туда… на то место. В Вудворд… Как там было хорошо — как будто домой вернулся.

Он едва шевелил губами, поскольку ртом упирался в подушку. Он говорил так, словно у него сильно болели зубы или он только что разжевал стручок жгучего перца.

— Что? — переспросила Сэнди. — Какое место?

Клемент пошевелил одеревеневшими губами.

— Давай займемся твоим албанцем, — сказал он. — Я уже готов. Пусть ведет тебя в бар, и, когда я войду, ты меня с ним познакомишь.

— В какой бар?

— К «Дядюшке Дино».

— Бог ты мой, он же албанец! — воскликнула Сэнди. — Он не любит музыку в стиле кантри. Ему подавай диско.

Клемент, ожидая, что она еще что-то скажет, удивленно посмотрел на нее. Но девушка молчала.

— Дорогая, — наконец произнес он, — я же хочу с ним поговорить, а не танцевать.

— Да, а если он туда не пойдет?

— Ты не знаешь, чем его туда завлечь? — сказал Клемент и сунул свою руку между стройных ножек Сэнди. — Да неужели?

— Отвали.

— Почему же так? — вкрадчиво спросил Клемент и, почувствовав легкое головокружение, закрыл глаза. — Сердишься на меня?

— Отстань. Ты делаешь мне больно.

— Больно? Но это же так приятно. А если я вот так? Прямо туда. Тебе уже лучше?

Сэнди перевернулась на бок лицом к Клементу и отодвинулась от него.

— Мы не будем этим заниматься, пока ты не почистишь зубы.

— Да ладно тебе, — ответил Клемент. — Хорошо, целоваться не будем, будем делать только это.

Остаток дня Клемент бесцельно слонялся по квартире, валялся в кровати и задумчиво вглядывался в панораму Детройта. Сэнди сидела за столом и писала письмо матери, жившей во Френч-Лик, штат Индиана. Письмо начиналось словами: «Дорогая мамочка, погода у нас для октября стоит необычайно теплая. Но мне нравится. Страсть как не люблю холода. Бр-р-р».

Здесь Сэнди прервалась и принялась задумчиво постукивать ручкой по передним зубам. Клемент выругался и велел ей прекратить. Сэнди поднялась из-за стола и включила телевизор.

— Эй, да это же «По дороге в Нэшвилл»! — воскликнула она. — Бог ты мой! Кстати, тебе кто-нибудь говорил, что ты вылитый Марти Роббинс? Вы с ним могли бы оказаться близнецами.

Клемент ничего ей не ответил. Спустя пару минут Сэнди вновь повернулась к нему.

— Хотя это полная ерунда, — сказала она. — Правда? Марти спрашивает: «Не споете ли вы для нас еще?» А Донна Фарго… Ты слышишь ее? Она отвечает: «От такого предложения не откажусь». Господи, от какого предложения? Ведь Марти же ей ничего не предложил.