С неба не только звезды
Шрифт:
И что думаете, во дворе стало чище. Как-то совестно, неудобно, что ли. Все-таки не молодой. Раньше как-то не замечали, какой дворник. Дворник – он и есть дворник. А теперь наш двор стал местом посещений. Как же, у вас у дворника 5 классов. А у нашего – два университета. Да три ордена Ленина. Их, правда, отобрали. Но мы были уверены – как отобрали, так и вернут. Чай не при Сталине живем. Да знамо дело. При «отце родном» наш татаро-еврей уже давно бы загибался на Колыме. Или в Тайшете. Или… оказалось, географию ГУЛАГа мы знали хорошо. Токо спроси. А не можешь ответить, сразу к Коляну. Он Колыму прошел. А то – к Спиридону
Вот такой наш двор. Где все в основном мантулят 6 на заводе №557, а жены ихние, то есть наши, выхаживают потомство. Которое пойдет по нашей трудовой гордой дорожке: 7 классов, ПТУ, Советская армия, завод №557. Это называется – круговорот веществ в природе – так мне Исаак рассказывал.
Вот в каком положении – ситуации я Исаака – соседа пригласил отметить «красный день календаря». Моросил мелкий дождь, а у нас было. Осталось после вчерашнего разгула. Хотя разгул то был так себе. Видно, подустал народ. Поели, конешно, хорошо, а с выпивкой – даже сказать неудобно – водки осталось грамм триста.
6
Мантулить – работать (жарг).
Мы с Исааком сели, я принёс из холодильника кастрюлю с остатками винегрета, достал миску оловянную с холодцом. Выложил солёных огурчиков. Эх, жизнь-то как прекрасна, а!
Все есть, а жена на целый день забурилась. И сосед – лучше не придумаешь. И шуткануть может, и ума – нет, не палата. Ума – две академии.
Правда, стол Исаак оглядел скептически. Хмыкнул. Ну, это он так. Тоже, надо человеку показать, что хоть он и дворник, но… Да я уже и говорил, Исаак даже очень своим положением не тяготится. А кой у кого он – как бельмо. Ему уже и в обкоме и ещё «кое-где» где намекали: чё, мол, ты здесь землю метлой выглаживаешь. Поезжай в свой незалежный Израиль. Там тебя давно ждут и будешь продвигать свои мысли назло нашим долбоебам-академиком. Это не просто во дворе, в кабинетах обкома советуют. Ну спроси, кто антисоветский. Наш Фрумкин или эти перерожденцы, Господи прости. Ладно выпили по первой. Винегрет из кастрюльки прохладный. Рюмочки у нас маленькие, просто имянины.
Тут девчонки Исаака прибежали. Нет, есть не стали.
– Пап, – щебечут да все время хохочут, – пап, из седьмой приходили. У них на кухне протечка. Очень просят.
Я конечно в ответ, бегите, девчонки, скажите, папа лежит пьяный, севодни – праздник, пусть приходят завтра. Да не с утра.
У девочек глаза – на лоб.
– Да как же можно, дядя Володя, ведь, во-первых, наш папа пьяным не бывает, а во-вторых, там же вода течёт, людям нужно помочь.
А глаза вытаращили и такой красоты девчонки, что я с Исааком сам, все бросил, а в седьмую пошёл. Протечку закрыть.
И что думаете. Пришёл на пользу. Исаак подойти к крану, из которого текёт, не может. Поперёк кухни лежит жилец. Килограмм так под сто пятьдесят. Мы его все знаем. Сосед же. Петька Цыганов, из соседнего цеха. Он отдыхает после вчерашнего.
Я, честно, его один и передвинуть то не могу. Но все вместе, миром, жена Петькина (вес в жене аж пятьдесят кг и субтильная, я все смотрел бы, прости Господи и моя партия), две девочки Исааковы и я – кое-как его в коридор передвинули.
А Моисеевич уж почти и закончил. Там все – ничего, прокладку поменять. Он же у нас все-таки член-корреспондент, прокладки и два ключа всегда с собой.
Да не усмехайтесь, прокладки для крана, а не для чего другого. У нас во времена СССР других и не было, по своей жене знаю. А для кранов ещё достать надо.
В общем сели у меня снова. Рахилька и Лийка, девочки, по холодцу схватили, папке сказали – мы во дворе – и были таковы.
Мы взяли. Но вот чувствую я, мой Фрумкин все на стол поглядывает, хмыкает, мемекает. Чего бы?
Я после второй, с прямотой партийца спрашиваю:
–Моисеич, что не так? Скажи, а то идти-то – идёт, и может и застрять. А коли водка застрянет, никакая прокладка не поможет, га-га-га. Смеюсь значит.
– Ладно, слушай только внимательно и не перебивай. Захочешь выпить, когда я рассказывать буду, бутылкой об рюмку не звякай, это признак, что рука у тебя как х… в стакане, трясётся.
Ха, во дает Моисеич. Я такой присказки про х… в стакане и не знал вовсе. Завтра в цехе надо употребить.
– Так вот, дорогой сосед Володя, чего это я все хмыкаю и посмеиваюсь. Хотя это не принято, в гостях, да за столом, да при такой вкусноте, критиковать хозяев. Согласись – невежливо.
– Да ты чё, я Моисеич, как английская прям королева. Мы ж свои. Соседи. И нет никово. Кака така невежливость. Говори прямо, ну что не так, я в ум не возьму.
– Да все не так, Володя. Я уже твоей Марусе маленький ликбез преподал, теперь ты послушай. Вот твой винегрет. Но почему он в алюминиевой кастрюле. И стоит вся эта «это красота» на столе. А картошка почему прямо на сковородке. Уже и засохла вся. Холодец растекается по форме, а должен быть в фаянсовой посуде.
– Дак чё ты, Исаак, мы не в ресторане, а дома. Все ж свои, близкие.
– Да в том-то и дело, что близкие. Что, раз близкие, так можно в кальсонах за стол садится? Или холодец ложкой брать?
Вот послушай, я тебе расскажу, как у нас дома было. В Москве, когда ещё мама была жива.
Праздник подходит. Да давай возьмём не праздник, а просто – субботу.
– Да, в субботу оторваться милое дело, в воскресенье уже нужно с осторожностью.
– Не перебивай, а слушай. Кстати, нашу еврейскую субботу, шабат, празднуют во всем мире, все религии. И у нас, в СССР, ведь суббота тоже празднуется. Как день отдыха. Не обратил внимание?
– Мать моя, и в самом деле, мы ж в субботу не работаем. Во, блин, вы евреи устроили. Тихо-тихо, я хоть бей в набат, а в субботу дай шабат.
– Ладно, будет тебе, ты слушать будешь?
– Да извини, но так всё интересно, давай-давай, Исаак, я даже не наливаю вторую.
– Ха, как говорят в Одессе, кто вам считает.
Так вот, берём шабат, обыкновенная суббота. Да вовсе она и не обыкновенная. Я помню, как начинались наши субботы. Шабат. Уже в пятницу в доме шла суета. Протирали посуду. В этот день мы использовали самую красивую. У меня сохранились ее остатки. Так называемый сервиз Кузнецова. Вот ты представь, Володя, большой стол, белоснежная скатерть и мама, бабушка, даже меня привлекают, расставляли этакую красоту зеленовато-сиреневого цвета. Вот ты скажи, почему стол у тебя праздничный, но клеёнка. А?