С неба не только звезды
Шрифт:
Сунулась было теща, но видно ребята работать с народом умеют. Просто один взял ее за плечо и сказал:
– Сиди в своей проходной и не вякай. Засажу по полной.
И так ее развернул в сторону проходнушки, что она только пискнула – ой – да и была такова.
Вот наши органы. Молодцы! Она, теща, два дня из комнатки не выходила. А когда я с ней у туалета столкнулся, то прошептала:
– Ой, извините, ежели вам приспичило, то я подожду.
Вот так вот!
На кухню Маша моя, Маруся, прошла бойко, даже по-бойцовски как-то. Видно, митинговый пыл из организма еще не вышел весь. И она думала, что теперь все дозволено. Социализм, думала. Значит,
Так вот, прошла бойко. Я, в зале значит, сел так, чтобы видеть, как ее будут в наручниках выводить. (Или сразу – в расход). Сижу, курю. На кухне тихо-тихо. Но говорили долго, минут сорок. С час – в общем. Затем вышла Маша. Вся белая, будто мукой присыпана. Вот как они, органы, работают. Как правильно говорят, «без пыли и шума».
Вышла, говорит дрожаще так, может чайку откушаете, товарищи. Но они на нее взглянули, и она осеклась окончательно.
Мне, уходя, сказали:
– Провели профилактическую беседу. Полагаем, с пользой. Вам же, товарищ Махоткин, советуем быть на уровне политических вызовов времени.
Во как. Я ничего и не понял.
А мне вкатили выговор по партии. Но легкий, без занесения. И формулировку придумали. За утерю контроля за вызовом времени в семье. Бля! Да выговорить – и то тошнит. А написать, что моя Маруська орала на весь двор, как «они» везде проползли, а я не пресек этот вражий поступок – побоялись. Еще бы, у нас же ево, это сионизма-антисемитизма нет и не предвидится. Равно, как и секса. Его тоже нет в СССР. Поэтому мы и поем на демонстрациях. Когда под банкой, конечно.
«В СССР – секса нетДостану я из лифчикаМой сопревший партбилет»Ну да ладно.
Так вот, из-за чего весь сыр-бор. Из-за Фрумкина Исаака. Хоть я и получил выговорешник по его, можно сказать, линии, но зла не держу. Даже уважаю. Это ж надо. В одночасье все разрушить, похерить и по ветру пустить. И остаться абсолютно «не при своих», но держаться при этом крепко. Да мы, русский народ, при таком раскладе, что у него, запили бы так, что черти в аду кувыркались. А он, как спортсмен, в шесть утра, можно часы сверять, шарк-шарк, стук-постук – уже двор убирает.
Да кто он такой-то? Вот то-то. Секретный.
Все это ему дали, и квартиру прирезали, и на машине за ним ездили – на заводской, директорской за его заслуги в деле этих самых наших «кастрюлек». Ведь у нас утро начиналось с него, с Исаака Моисеича. Он в семь часов уже в цехах. Достает свои помятые и в масле чертежики и начинает все у нас проверять.
Иногда скажет: вот что, Трофим, например, Иваныч. Я тут ночью подумал, надо этот швеллер под углом в 50° переварить. И что. Переваривали все, перевинчивали, меняли и снова варили. Потому как после этих манипуляций наша «кастрюля» летала как стрела и туда, где Макар и не думал находиться. С телятами.
Он иногда в цех приходил, в портфеле у него всегда початая «Армянского». Мы уж знаем, на стенд стакашки. Конфетки. Закуски – ни дай Боже, у нас стерильность должна быть получше, чем в роддоме.
Так вот, достает «армянский», дает ребятам – разливай – и смеется. А что? – Да вот у товарища Челомея изделие опять улетело совсем в другую сторону. Хорошо, успели сигналом подорвать, а то бы! – и махал рукой.
Нет, Исак дядька что надо. Как прием изделия, так он обязательно первый. Наш директор, мужик хороший, но в эти моменты все больше по накрытию стола.
А я слушаю, как Исаак отбивает претензии приемочной комиссии и просто не могу понять, как вот это все в одной лысой голове Исаака Моисеевича держится. И выговорить невозможно.
– Вот вы говорите, что здесь гохучего буде много. Но если тангенс увеличить на пять градусов, то что получится?
Молчат члены приемной. А как спорить. У него же все пока летает. И летает правильно. Как она всегда повторяет – по закону товарища Архимеда, хе-хе-хе.
И еще. Когда приемная, скрипя и злясь, принимает изделие, мы не знаем. Но что принято, узнаем из нашей любимой народной «Правды». Там напечатают «Указ Президиума Верховного Совета» … За выполнение особо важного Правительственного задания наградить: … и среди народа и наш директор и Фрумкин Исаак Мосеич.
Моя Маруська переменилось так, что меня даже страх берёт. Во-первых, в этих личных делах уже никакого объяснения, что голова болит или ещё что, – бельё, например, замоченное, не бывает. Просто, как у нас в цеху: надо, так надо.
Во-вторых, когда котлетки или ещё что – первую тарелочку соседу (он живёт один, я потом раскрою). В общем полное и глубокое единение с соседом. И – дружба народов.
Теперь главное про нашего Фрумкина. Кстати, так, на всякий случай, его звание – Главный Конструктор. И ещё он член-корреспондент. Академии Наук СССР. Ну корреспондент – это понятно. Ему только иностранных журналов кажную неделю – пачками. И другие корреспонденции.
А вот по поводу члена – не могу ничего сказать. Не мое это дело, какие члены в организации нашей академии. У нас в цеху проще. При выходе, а зимой до 40 доходит, часто слышится:
– Вась, надень на х… шапку, а то уши поморозишь.
Мне говорили, иностранные люди и не могут разгадать нашу русскую душу из-за этой незамысловатой присказки. Ну просто из-за обиходного выражения. Да и на самом деле, не наденешь, на х…, так уж точно, уши поморозишь. Чё непонятного.
Ну ладно, все ж давайте, расскажу про соседа, про Исаака. Правда говорят, извините, все беды от баб. В смысле – от женщин. С Исааком яркий пример. У него была тихая жена, Фрума ее звали. Родила двух девочек. Уж на что я рабочий, но не могу не отметить – таких красивых девочек и я не видел. А учились – ни одной четвёрки. Даже по физкультуре.
Но пришла беда. И Академия не помогла, и уж мы даже бабок-лекарок мобилизовали из соседних с городом сел. Нет, не помогло. Не стало Фрумы. Наши дворовые отревели, Исааку все тёплые слова сказали. А он, как окаменел. Завод конечно не забросил, но что-то вроде сломалось. Да и как не сломаешься – такая беда.
Но стал жить. Никуда не уезжает. На могилу ходит регулярно. Девочки ведут хозяйство, а моя-то, моя Маруська обучает их готовить. Они и рады стараться.
В общем, жизнь идёт. Пока гром не грянет. Мы, как известно, и не перекрестимся. Гром не грянул, но появилась на заводе по распределению из ФЗУ секретарша. Э-э, да что рассказывать. И так все ясно. По жизни. Ну, стала она печатать Исааку статьи да рецензии разные. Дальше – больше. Он книгу написал «Мой путь к звездам». Её разные смотрели, листали, сделали секретной и издали в пятьдесят экземпляров. А Моисеевич рассердился. Здесь мол ничего секретного нет, отвечаю перед партией и Академией. Так что печатаете тыщу – тираж. Начал ругаться, что он почти никогда не делал.