С Небом Наперегонки

Пересичанский Юрий Михайлович

и сны младенцев льнут к последней ласке:

так в "баюшки-баю", в "закройте глазки"?
– -

игрою на краю каких свобод

исчерпан страх пред приближеньем дна?

Слеза весомей взлетов и падений,

одна слеза зрит милосердья бденье,

стучит слеза -- не жмурьтесь, господа:

и так, и так -- все бита карта дня...

Стучит слеза -- зеницы, веки настежь!

Пускай пронзит паденьем века насквозь,

паденью не подвластные сердца.

Пускай

уж лучше вакуум слезы

затянет вглубь стенаний совесть,

чем глаз закрытых стиснет невесомость!

Да вот беда -- истоки слез пресны...

ВОТ И ВСЕ

Уж твоих больше губ не коснусь я губами,

Только взглядом теперь я тебя обниму.

Там, где пел соловей, улыбалась судьба нам,

Там теперь листопад воет мне одному,

Что уже лишь во сне мне очей твоих пламя

Полыхнет и осветит полуночный мрак --

И проснусь я в ознобе, и вновь между нами

Полнолуния волчий оскал, боли шрам.

Что ж, когда для тебя слишком мелко и скудно

Прозябанье под сенью любви и судьбы,

Коль тебе соловей надоедлив и скучен

И для радости мало дождя и грозы,

Улетай, улетай же за ветром наживы,

И в неоновом блеске реклам утони,

Примеряя наряд иностранных пошивов,

Не забудь только росы лугов отряхни.

Нет не росы, а слезы рассветов щемящих

Отряхни с ног босых, навсегда позабудь

Поцелуев огонь, предзакатную яшму

Соловьиных садов, позабудь, позабудь!..

УТРО

Осеннее сонное утро,

Туманы стоят над рекой,

Рыбацким суденышком утлым

Плывет серп луны молодой.

Люблю предрассветную темень,

Её отрешенную тишь,

Когда, во вселенной затерян,

Ты с Богом самим говоришь.

И нет на душе недомолвок,

Смысл ясен последней из тайн.

И грех твой простит и замолит

Безбрежно-осення даль.

Вот-вот расплывется зарница

В полнеба кровавым пятном,

Как будто Христа плащаница

Прославлена раны огнем.

БЕЛОЕ И КРАСНОЕ.

АЛИБИ ПЕРСЕФ0НЫ

А хорошо -- уже не надо умирать,

ведь сердце -- лишь насос для перекачки крови,

верней, не крови -- красной гущи забытья...

Как хорошо, что пульс так мерно ровен...

Теперь я знаю -- красная, заката цвета,

Эдема корни омывающая, Лета.

Вот только жаль, весна еще меня тревожит

самозабвенною неистовостью соловья.

Как сладостно на белоснежном зимнем ложе

всепоглощающего хлада сон

вкушать.

Теперь я знаю -- белым саваном одета

бесповоротность вьюжного зимы завета.

И с обреченностью калины на снегу

заиндевело "жизнь" (иль "смерть") на камне губ.

БЛЕСК И НИЩЕТА

ЭЛЕКТРИЧКИ

1.

Расписаньям движений сдаваться на милость,

пунктуальностью их прописной поверять

и свиданий восторги и будней унылость,

все часы вопрошать -- "не пора ль? не пора ль?"...

Я с утра уж в бреду, в полусне электрички,

как в болоте забот по макушку, бреду,

возвожу до поэмы сограждан привычку

между прозою станций закончить главу

опостылелой сплетни, вчерашней обедни

разносящую злой, затихающий звон...

В отрешенности тамбурной начисто съеден

межвагонной прослойки точеным звеном

откровенности пыл, что в дыму сигаретном

разъедает слова, языки и глаза:

анекдотов злорадным огнем не согреться --

остывающим ядом сердца ли связать...

2.

Это было весной. Суете предрассветной

все равно, что январь, что апрель на дворе.

Пассажиров служа маете, нетерпенью,

долго маялись в жалобах створки дверей,

терпеливо сносящих локтей поруганье,

не предвидящих даже, что им вознестись

предстоит через миг в этом муторном гаме

до высот откровенья небесных кулис.

На заплеванный пол он ступил, как когда-то,

очевидно, подмостки ногой попирал,

болью падшего ангела взгляд был богатый,

след погибшей эскадры так чтит адмирал.

Сквозь небритость лица, как сквозь лед, проступала

глубина, отчеканенных Гнесинкой черт:

детство, полное тайных гармоний, сияло,

юность, консерватория, взлета успех...

И в разлете бровей, в уст изломе читались,

покоренного музыкой зала, восторг,

дань привычная аплодисментов, от славы усталость

и расчеты с судьбой, неуместен где торг.

Бесконечность вагонных пустых пересудов

восклицательным знаком на миг оборвав,

вопросительным знаком он плечи осунул,

словно в плоть свою сирую душу, вобрав

свой шикарный баян, блеск его обрамляя,

на заплате заплата, одежд нищетой.

Я стиха своего в этом месте названье

роковым Валтасара прозреньем прочел...

3.

Как играл он! Играют так с берегом волны,