С ней что-то не так
Шрифт:
Сонька невольно повернула за ним голову и разглядела меня, остолбенело разинувшую рот от радости и за пару шагов буквально запрыгнувшую на приветливо раскрывшего объятия профессора. М-да, поворот не из ожидаемых, но куда больше меня поразило другое – моё собственное лицо светилось обожанием, не идущим ни в какое сравнение с непонятной мягкостью, проступившей на его лице.
Придирчиво поискала в себе отголоски этих зашкаливающих чувств и не нашла ничего, кроме настороженности.
Дальше Сонька спряталась за углом и наблюдала, как мы о чём-то жарко спорим, а потом я пошла домой,
Хм, моя следующая остановка – университет. Что бы ни было у меня с тем профессором, стоит выложить карты на стол и оценить расклад. И если он тронул мою мать… То он мне уже не нравится. Но кто ещё мог это сделать? Или тут настоящий проходной двор для чудовищ?
Сонька выставила меня из своей комнаты и я ещё раз оценила ужасно расстроенное и уставшее мамино лицо, мелькнувшее в коридоре, но сосредоточилась на том, чтобы изучить любые подсказки среди своих вещей. Содержимое моей комнаты показалось мне банальным и скучным – никаких зацепок, и я просто переоделась и покидала в рюкзак кое-что из одежды. На дне сумки нашёлся выключенный мобильник и я тут же реанимировала его и бросилась изучать историю звонков.
Лидировал некто Жора – настойчиво же я ему названивала, а ещё Караваева – понятно, лучшая подружка, а к мажору Тишинскому был всего один исходящий, и как раз в тот злополучный вечер. С волнением нажала на имя Жора, но он мгновенно сбросил звонок, прислав сообщение: «Я на лекции. Встретимся позже». Дай угадаю – это и есть мой любимый профессор. В расписании стоял матанализ у Георгия Ивановича Романова, успею к концу пары.
Лекционный зал наполнял сильный и уверенный баритон, почти не дрогнувший при моём появлении. В жизни, а не через пелену чужих мыслей, профессор Георгий Иванович выглядел ещё сногсшибательней, а добрая половина студенток с трудом фокусировалась на теме занятия.
– Вы всё-таки почтили нас своим присутствием? Тогда садитесь, – профессор скользнул по мне взглядом и отвернулся к доске равнодушно, с лёгким оттенком осуждения. Я слышала мысли всех присутствующих – они пялились на меня и недоумевали, зачем я явилась к концу, но вот за непроницаемыми глазами профессора я не смогла прочесть ничего, даже намёка на доступ к чужому сознанию не было, и это разозлило меня.
Подсев к Караваевой, я принялась рассеянно рассматривать остальных студентов, уже переставших тупо глазеть на меня и повернувшихся к преподавателю. И когда я уже погрузилась в собственные думы, то вдруг осознала, что вижу. Почти на каждом были те самые отметины – следы клыков. Скорее всего, для людей они еле-еле различимы, просто тёмные пятнышки, но для меня всё было очевидно, как божий день. Кто-то кормился здесь, не стесняясь, и я убеждена, что смотрю на него прямо сейчас.
От звонка я чуть не подпрыгнула, а одногруппники повскакивали с мест, громыхая сиденьями, и потянулись на выход. Профессор задержался у кафедры и одна из девчонок танцующей походкой приблизилась к нему.
«Надеюсь, он обратит внимание на мою новую стрижку. И на то, какая короткая у меня сегодня юбка. Он же не может быть таким недотрогой, каким кажется».
Профессор изящно наклонился к её запястью и вскользь припал к пульсирующей синей жилке, на секунду прикрыв глаза и тут же отпрянув. Я застыла, не в силах поверить в эту наглость, но Караваева уже тянула меня прочь как ни в чём не бывало. Любопытно – никто ничего не понял, даже сама жертва. Вот это талант!
Профессор посмотрел мне прямо в глаза и вдруг подмигнул с озорством, как будто нас не разделяли бесконечные ряды освобождаемых студентами парт. К счастью, Караваева этого не заметила, её мозги были под завязку забиты вопросами насчёт другого парня. Я холодно скривилась и выразительно склонила голову, давая понять, что жду объяснений, и профессор кивнул, будто продолжая беседу с неудачливой девушкой, наивно думающей, что наконец единолично завладела его вниманием.
Караваева выискивала в толпе Тишинского и выстреливала нетерпеливые вопросы:
– Ну что у вас, колись! Ой, он прямо сейчас пялится на тебя! Ты же подойдёшь, да? Скажи, что подойдёшь, а то я сама вмешаюсь и намекну, что ты скучаешь в одиночестве.
Тишинский стоял у дальнего выхода и презрительно смотрел на нас двоих сверху вниз, словно и правда ждал, что я подойду поболтать.
«А она не отвяжется. Может, сразу отвести её в гаражи? Там есть яма и её как раз собирались залить бетоном. Всё складывается как нельзя лучше. Даже слишком, и это начинает навевать скуку. Она такая… Безвольная. А вот её подружка гораздо веселее».
Покосилась на профессора – даже отсюда видно, как он стиснул зубы. Ага, ему не плевать и он тоже слышит, ну конечно же.
– Представляешь, я нашла свой рюкзак с телефоном дома, профессор Романов завёз его вчера. Сказал, что я забыла на лекции.
Караваева потеряла дар речи, а профессор недовольно поморщился.
«Ничего себе! Она и Романов! Но она целый месяц делала вид, что сохнет по этому мажору, вот обманщица. Или это он на неё запал, наш горе-педагог? Да что в ней такого? Ну, Тишинский сейчас смотрит скорее на меня, чем на неё…»
Я решительно направилась к профессору, а студентка недовольно поджала губы.
«А ей чего надо? Ишь, как вылупилась, лучше бы шла, куда собиралась».
Приблизившись вплотную, я заглянула в её прищуренные глаза и вложила в свой взгляд максимум угрозы, и она чуть не закричала от нахлынувшего ужаса.
«Вот жуть! Да она чокнутая, эта Егорова. Ей лечиться надо».
И быстро-быстро засеменила прочь, несколько раз оглянувшись.
Профессор невозмутимо ждал моих слов, и только нервно тарабанившие по кафедре пальцы выдавали возможное смятение.
– Здравствуйте, Георгий Иванович.
– Здравствуй, Егорова. Ты что-то хотела? – сама безмятежность, только гляньте на него.
– Ага. У меня вопрос. Это вы вчера заходили к моей маме?
– Да. Надеюсь, ты не против? Мне показалось, что современные девушки не могут сколь угодно длительное время прожить без своей сумки, вот и завёз. Думал застать вас там, но мы, очевидно, разминулись.
Караваева тщетно прислушивалась, сгорая от любопытства, но до её ушей долетало лишь неразборчивое бормотание.