С первого взгляда
Шрифт:
Он вот тут сидит, отвечает на всякие – на его взгляд – ненужные вопросы, а Алла тем временем уже мертва. И нашли ее со страшной петлей вокруг шеи.
– Выдумки, – повторил он, заставив себя отвлечься от скорбных мыслей, успеет еще, нагорюется. – Просто танцевали, и все.
– Но танцевали очень откровенно, скажу я вам. – Леонид задвигал губами, складывая их в тонкую брезгливую линию. – Раздевались!
– И что? Дурачились просто.
– Ага, дурачась, потащили ее в спальню, – начал перечислять Леонид, загибая пальцы. – Дурачась, она отвергла вас, захлопнув
Что он мог сказать, если ничего из рассказанного не помнил?! Не помнил своих действий, не помнил чувств, что двигали им. Двигал им какой-то злобный кураж, вот он и вытворял, не заботясь о последствиях.
– Что скажете нам, Антон Степанович? – вклинился с вопросом Борис, поигрывая стаканом и рассматривая его для чего-то на свет. – Да и еще не скажете нам, где ваш ремень?
Вот оно, началось! Надоело следователям, или кто там они были, ходить вокруг да около, взяли в кольцо и теперь уже не выпустят.
– Свой ремень я стащил с себя, когда танцевал. Сами сказали, что мы раздевались, вот и… – он подвигал лопатками, стараясь избавиться от тупой ноющей боли между ними. – Ремень снял тут вот, когда начал раздеваться. Швырнул куда-то в сторону и тут же забыл о нем. Штаны снять не успел, остановили.
Кажется, так велела ему говорить Саша?
– Стало быть, свой ремень вы сняли в момент танца и оставили в гостиной. Там же он и оставался, когда вы пошли наверх следом за погибшей?
– Стало быть, так, – покивал он. – И доступ к нему имелся у каждого из присутствующих.
– Это вы к чему клоните?
И эти двое, выворачивающие ему теперь стонущую душу наизнанку, уставились на него глазами, полными детского, наивного непонимания. Сочли, наверное, что он проговорился. А вот нате вам, выкусите, господа! Он понемногу уже начал соображать, даже сквозь болезненную ломку у него сделать это получилось.
– Я клоню к тому, что мне уже сообщили, что Аллу кто-то задушил моим ремнем. И не надо тут… – он вздохнул, приложил руку к груди. – Ребята, мы же тут все свои собрались, на закрытой территории. С утра весь дом гудит как улей. Что же вы думали, что я не знал, что Алла погибла?
– Все свои, говорите?! – сузил противные водянистые глазки Леонид. – Теплая, дружная компания, так? Кто же тогда из этих милых людей ее задушил? Да с такой силой и жестокостью, что ремень не сразу удалось снять с распухшей шеи. У кого же из ваших своих имелся мотив для такого жестокого убийства? У вас он, кстати, имелся, это точно.
– Да ну! – с нервной насмешкой отозвался Антон. – И какой мотив у меня был?
– Ревность!
– Не смешите меня, господа, – фыркнул он как можно убедительнее. – Ревновать ее у меня было время. Мы два года в разводе. Все давно прошло. К тому же у меня имеется один очень важный и, несомненно, оправдывающий меня аргумент.
– Да и какой же? – Эти двое стремительно переглянулись.
– Алла захлопнула перед моим носом дверь, так?
– Ну!
– С какой тогда стати ей ее передо мной потом открывать? Дверь не выломали, заметьте. Не вышибли пинком. Ее она открыла кому-то сама!
– И кому же? – в замешательстве откликнулся Борис, принявшись ерошить волосы на затылке.
Видимо, такой сообразительности от самого главного подозреваемого он не ожидал.
– Она открыла убийце, это ясно. А кому?.. Я не знаю. Не мне – это точно.
В этот момент он сам уверовал в то, что говорил. И то, что Алла была человеком настроения, которое у нее менялось, как погода в туманном Альбионе, у него напрочь выскочило из головы. Он просто сумел себя убедить в том, что она ему после шума возле ее двери не открыла бы. И очень надеялся, что эти двое проникнутся его убежденностью.
А иначе как? Иначе просто жить невозможно. Он же…
Он же не мог ее убить на самом деле!
– Ладно, Антон Степанович, мы поняли вашу точку зрения, – снова начал излучать дружелюбие Борис и даже водички предложил, Антон отказался. – Признаюсь честно, что аргумент ваш так себе – на слабую троечку. Она могла потом передумать и впустить вас. Ваши друзья рассказали нам, каким погибшая была неуравновешенным человеком. Так что…
– Так что, если бы не показания вашей любовницы, вас вывели бы сегодня отсюда в наручниках, – со странным мстительным удовлетворением обронил Леонид, что-то подчеркивая или зачеркивая в своих записях левой рукой.
Антон из осторожности промолчал, не зная попросту, кого сейчас имел в виду этот плюгавый милиционер.
Сашу? Владу?
Саша не могла сказать, что они любовники, потому что это было неправдой и все об этом знали и потому что это было противно, противоестественно так говорить. Даже во имя его спасения!
Влада?
Та могла намекнуть на что-то такое, просыпался же он с ней как будто в одной постели. Но какие показания она могла дать в его пользу?! Он вчера обидел ее, она сильно оскорбилась, ударила его. Исключалась же, по идее, помощь с ее стороны. Что она могла сказать? И если это не она, то кто тогда назвал себя его любовницей?
– Что скажете? – вдруг пристал к нему въедливый Леонид, нацелив авторучку на чистую страницу в своем блокноте.
– По поводу?
– По поводу ее слов?
– А я что знаю, о чем она говорила?! – Он покрутил головой, усмехнувшись, и тут же начал блефовать по-черному. – С ней ведь никогда нельзя быть ни в чем уверенным заранее. Очень… Очень интересный человечек.
А в голове стучало и перекатывалось тяжелыми горячими валунами: кто, кто же она – эта доброхотка, назвавшаяся его любовницей? И что сказала?
– Да полно вам, Антон Степанович, скромничать-то, – снова обнажил безупречные зубы улыбчивый Борис. – Влада Витальна сказала, что минувшую ночь провела с вами в одной постели. Что накладывала всю ночь вам на голову компрессы. Не сомкнула глаз и потому настоятельно рекомендовала вас исключить из списка подозреваемых, поскольку из комнаты вы не выходили. Просто не могли по причине сильного алкогольного опьянения. Так что…