С первого взгляда
Шрифт:
Парень притормаживает. Оборачивается.
И в этот момент мое дыхание резко обрывается. Словно от удара под дых.
Потому что, сама того не зная, я запустила лизун в Матвея Горелова.
Он фокусирует на мне взгляд и, слегка сощурившись, направляется в мою сторону.
Каждый его шаг отзывается в теле бешеным всплеском адреналина. К щекам приливает удушливый жар, а сердце истерично долбит по ребрам. Так сильно и неистово, будто хочет перемолоть их в мелкую костяную крошку.
Матвей приближается довольно быстро, но для меня это происходит
Подходит близко, почти вплотную. Жалкие сантиметры разделяющего нас пространства до предела напитываются его аурой. Становятся плотными и наэлектризованными, как перед грозой.
Смотрит в глаза. С вызовом. Но при этом ничего не говорит. Будто знает, что тишина — худшая из пыток.
Секунды плавятся в вечность, а затем его взгляд, пронзительный и опасный, скатывается вниз. Задевает губы, царапает шею, щипает ключицы…
И я вдруг осознаю, что выбежала из раздевалки в одних лишь трениках и спортивном хлопчатобумажном лифчике.
На мне нет футболки. И Матвей Горелов, несомненно, заметил это.
Мозг отдает сигнал прикрыться и убежать, но тело почему-то не реагирует на команды. Меня словно парализовало. Пошевелиться не могу. Слух затянут белым шумом, а перед глазами — лишь его лицо. Красивое и на удивление спокойное. С правильными чертами и небольшой родинкой на правой щеке. Все остальное — туман. Сплошной размытый фон без внятных очертаний.
Матвей наклоняется к моему уху, и впервые в жизни я слышу его голос. Тихий, вкрадчивый, с хрипотцой, высекающей огненные искры на моих нервах:
— Аккуратнее, малышка. Не нарывайся.
Его пальцы цепляют лямку моего лифчика и слегка натягивают ее. А потом он резко ослабляет хватку, и тонкая эластичная полоска с тихим хлопком врезается мне в кожу.
Ухмыльнувшись, Матвей отходит от меня и снова примыкает к группе веселящихся парней. Они хлопают его по плечам и отпускают какие-то шутки.
А я, намертво остолбенев, стою и, дрожа всем телом, смотрю ему вслед.
Глава 5. Матвей
— Вот это линия жизни, — задумчиво произносит Настя, водя пальцем по моей раскрытой ладони. — Она у тебя четкая и непрерывающаяся. Значит, будешь жить долго.
— А это что за линия? — вмешивается сидящий рядом Пастухов, подсовывая Насте под нос свою руку. — Она какая-то невнятная…
— Это линия ума, Леш, — фыркает Крылова, слегка отодвигаясь. — Поэтому нет ничего удивительного в том, что она у тебя невнятная.
Ребята ржут. Я тоже лениво скалюсь. Хиромантия — полная хрень, но по приколу послушать можно. Тем более, что Настька пока говорит про меня только хорошее. Мол, здоровье у меня отменное, и карьера в будущем в гору попрет.
— А вот это линия сердца, — продолжает она, вкрадчиво понижая голос. — Она у тебя выходит за холм Юпитера. Вот здесь,
— Угу, — киваю я, бездумно рассматривая свои намозоленные турниками ладони. — И что это означает?
— Что тебе суждено пережить большую чистую любовь, которая станет одной на всю жизнь, — с загадочным видом заявляет Настя, глядя мне прямо в глаза.
Блин. Неловкий момент. Походу, я знаю, о чем она сейчас думает. Что эта великая любовь непременно случится у нас с ней. Вот прям раз и навсегда.
Только меня, если честно, подобный расклад вообще не прельщает. Мне всего семнадцать, е-мое! Какой нафиг «одна на всю жизнь»?! Не то чтобы я мечтаю перетрахать сотни женщин, но все же хотелось бы чуть большего разнообразия, чем просто одна…
— М-м-м, — кисло мычу я, потому что Настя явно ждет от меня какого-то ответа. — Забавно. Че там еще видно?
— Да много чего, — она вздыхает, выпуская мою руку из своих пальцев. — Но тебе, похоже, неинтересно.
— С чего ты взяла?
— С того, что ты весь день витаешь в своих мыслях, — в ее голосе звучит едва различимый укор. — И слушаешь меня вполуха.
Это правда. Сегодня я сам не свой.
А все из-за заразы новенькой, которая зачем-то выскочила из женской раздевалки в одном нижнем белье.
Перед мысленным взором до сих пор стоят острые выпирающие ключицы, бледная кожа и упругая девичья грудь, которую я успел рассмотреть под тканью бюстгалтера.
А еще у нее на шее родимое пятнышко. Маленькое такое, в форме сердечка… Будто нарисованное детской рукой.
Красиво, черт возьми. Залипательно.
И сама она тоже очень красивая. Как ангел, изгнанный из рая. В глазах столько печали стоит… Прямо целые океаны тоски, которые, кажется, вот-вот изольются наружу.
Смотришь на эту мелкую и понимаешь: боль идет к ней бонусом.
— Ладно, — отрываю задницу от дивана. — Пойду лягу.
— Че так рано-то? — удивляется Пастухов. — Время детское.
— Устал, — бросаю коротко. — Отоспаться хочу.
Направляюсь на выход из общего зала, но спиной чувствую, что Настя тоже поднялась на ноги и двинулась за мной следом. Тихий шорох ее шагов раздается где-то совсем рядом.
— Мот, постой, — подает голос, когда мы оказываемся в коридоре. — Что с тобой происходит?
Замедляюсь. Шумно выпускаю воздух через нос и оборачиваюсь к девушке:
— Ты о чем, Насть? Все окей.
— Я же чувствую, что-то не так, — грустно произносит она, приближаясь. — Может, я тебе больше не нравлюсь?
— Нравишься, конечно, — отвечаю на автомате. — Ты супер.
— Тогда почему ты меня избегаешь? Не хочешь быть наедине?
— Да я же говорю, заколебался маленько, — чешу затылок. — И башка который день трещит…
Настя поджимает губы. Мой ответ ее не удовлетворил, но другого у меня нет. На самом деле, она нравилась мне гораздо больше, когда не клепала мозги, но это я, само собой, не озвучиваю. Потому что спать хочется гораздо больше, чем скандалить.