С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА
Шрифт:
— Я начинаю паниковать, — сказала она. — Ничего, если я здесь присяду?
Она села.
— Вчера, — продолжила она, — я говорила с второкурсником. На первом курсе он был лириком, как и мы с тобой. Ты знаешь, что он сказал? Нет, это невероятно. Он сказал, что учился шесть ночей в неделю. Поужинать на стороне или выпить пива он выходил только раз в неделю! И это продолжалось все два первых семестра. Я не знаю, эта жизнь не для меня…
Сьюзан из Алабамы, моя партнерша по "микро"-подгруппе, присоединилась к нам.
— Я начинаю сдавать, — сказала она. — Иногда хочется просто зареветь.
И обе женщины именно этим и занялись, промакивая глаза бумажными салфетками. Я опасливо
После ленча я шел на заседание своей подгруппы в одной из комнат библиотеки, каждая из которых была оборудована звукопоглощающими панелями и классной доской. На такие встречи я отвел по три часа. Они же длились чуть ли не шесть. (Нам хватило лишь пары "микро"-занятий, чтобы в студенческом лексиконе стало фигурировать словечко «отводить», еще один пример школярского жаргона, который мы осваивали сообща. Мы «отводили» свои "скудные ресурсы", в основном время. Прочие скудные ресурсы состояли из энергии, внимания и чувства юмора).
К моменту, когда мы расходились, наступало уже время ужина и передо мной вставала дилемма: веселая атмосфера или уединение. Я мог сходить с однокурсником куда-нибудь в ресторан, к примеру, в суси-бар в центре Пало-Альто — расточительная трата времени, не менее двух часов, — или же отправиться прямиком домой, чтобы перекусить там на скорую руку и в полном одиночестве.
Чего бы я не сделал, но, усаживаясь за стол в своем кабинете-кладовой в районе 7 или 8 вечера, меня непременно ожидала подготовка к трем парам на следующий день и добрых пять-шесть часов самостоятельной работы.
Вот такими были мои среды, дни отдыха, дни умиротворенного покоя.
— Это вы можете! — так прозвучала проповедь профессора Купера в адрес нас, лириков, в эпоху матлагеря. Поначалу я цеплялся за эти слова в надежде, что если буду повторять их как мантру, смогу взобраться на гору, как паровозик из мультфильма. Подавляющую же часть времени, однако, они были для меня пустым звуком. Я чувствовал себя глупцом. Был просто убежден, что очень много шансов оказаться отчисленным за «неуды». Я был морально истощен и напуган: те самые характеристики, которые со мной делило даже большинство из «физиков». Так что всякий раз, когда я наталкивался на однокурсника, который, казалось, воплощал в себе лозунг "это вы можете", я взирал на него чуть ли не с благоговением.
Дженнифер Тауэр выросла в Миннеаполисе. Ей было двадцать четыре, рост пять футов три-четыре дюйма, пышноволосая шатенка, светло-карие глаза, улыбка кинозвезды. Она оправдала именно то, что профессор Купер имел в виду: достаточно приложить усилия — и студент в состоянии освоить ядро курса, получая от этого удовольствие и удовлетворение. Хотя сама и не «лирик», Дженнифер не обладала очень уж интенсивной экономической или математической подготовкой. "Мне просто нравится справляться с трудностями", — говорила она. Дженнифер даже нравилось справляться с трудностями других, зачастую помогая мне с задачами по "лесоводству".
— Конечно, непросто, — сказала однажды Дженнифер на одном из таких занятий. — Вот почему это так здорово, когда ты, наконец, сделаешь все правильно.
Я знал, что у меня ноль шансов получить удовольствие от осеннего семестра. Но какое-то утешение доставляло видеть, что это удается Дженнифер.
Воодушевление в более прямой форме давал мне Сэм Барретт.
Сэм верил, что над ним висит угроза завалить осенью два предмета (и вполне обоснованно, как это в итоге выяснилось) и у него имелось даже
Сэм, как никто из прочих в Стенфорде, был ближе всего к понятию "классный шут". Студенческий юмор вообще много проигрывает на бумаге, но Сэм нас всех сразил, когда на одном из занятий по лесоводству вслух заметил, что некая задачка была не больше, чем "чечетка на калькуляторе". Позднее, на семинаре по организационной бихейвиористике, где мы обсуждали проблему стресса на рабочем месте, профессор Хэммонд спросил, не может ли кто-либо из нас привести пример профессии, где не бывает стресса. Сэм пробурчал: "В зеркало погляди…"
В бизнес-школе Сэм находился в отчаянном положении, знал это и все равно отпускал шуточки. "Мой девиз, — сказал он, парафразируя латинское изречение, — это "Illegitimi non carbarondum est". То бишь, "не дай ублюдкам себя заморочить".
Вскоре я перестал повторять "это вы можете". "Не дай ублюдкам себя заморочить" звучало ближе к истине.
Время: десять часов шесть минут вечера. Я проработал весь день, встал в 7.00, просидел в классе с 8.00 до 11.45, съел на скорую руку обед, вернулся в аудиторию с 1.20 до 3.05, заскочил в бакалейную лавку, сделал пробежку, разогрел в микроволновке небольшой ужин и пошел в свою кладовую учиться. Мне, наверное, еще часов пять заниматься, но я не уверен, что работу удастся закончить, потому что ощущаю себя слишком старым.
Я не к тому, что чувствую себя на полные тридцать с лишним лет. О нет, мне восемьдесят — или даже девяносто. Суставы ноют, я едва могу припомнить, чем занимался день назад, я регулярно впадаю в дремоту и замечаю за собой, что время от времени начинаю прислушиваться к своим ощущениям, точно так же, как это делают по-настоящему старые люди, отыскивая, на что им пожаловаться врачу.
ПЯТЬ
Зачетная сессия:
Страх и ужас
Дело было в четвертое по счету воскресенье после начала семестра, время — около полуночи. Мы с Джо только что вернулись домой после занятий в подгруппах и так как еще ничего не ели, то решили кинуть в микроволновку парочку замороженных буррито. Пока мы смотрели, как шипит, разогреваясь, наш не самый полезный для здоровья ужин, Джо поинтересовался, как у меня дела с бухучетом.
— Пока что забросил. «Микро» кажется более важным. Я за эти выходные на «микро» убил процентов восемьдесят времени.
— Да, но бухучет будет первым. Занятие в пятницу, а через неделю — зачет.
— А-а…
Я сделал глубокий вдох, прежде чем сказать это "а-а…" Стараясь выглядеть при этом беззаботно, я положил руку на стол. Мне срочно требовалось опереться на что-то надежное.
Конечно, я все время помнил, что зачеты выпадают на пятую и шестую недели. Но это знание было чисто абстрактным, лежащим за границами повседневной реальности, которая все эти первые недели не оставляла места ничему другому. Никогда еще моя жизнь не была столь близка к библейской заповеди: "не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы". Даже более чем довольно. Мыслить на две, а то и на три недели вперед было из области нереального.