С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА
Шрифт:
И все же самый трудный аспект работы кроется не в чудовищном объеме, а в адаптации, в переходе от политики к бизнесу. Политика была насчет крупных идей и разговоров. Бизнес — это реализация, организация, специфика и числа. Задайте вопрос из политики и способный вашингтонец выдаст на него три, а то и больше ответов, каждый из которых прозвучит более-менее правдоподобно, сможет заручиться определенной общественной поддержкой и тем самым докажет свою правоту. Например: следует ли президенту выступить с предложением уменьшить налог на доходы от прироста капитала?
Ответ первый: президент
Ответ второй: президент должен поддержать такое предложение. Пусть даже оно не пройдет через Конгресс, президент все равно продемонстрирует свою решимость оживить инвестиционный климат и создать новые рабочие места.
Отметьте, что с вашингтонской точки зрения второй ответ столь же хорош, столь же правилен, что и первый.
А теперь поставьте вопрос из области бухгалтерии. Возьмем, к примеру, такую задачу из числа предложенных Уолтом: "Если бы в 1987-м году корпорация Страйт-Райт пользовалась при инвентарном учете методом "последним поступил — первым продан" вместо метода "первым поступил — первым продан", то изменилась ли бы сумма налогооблагаемого дохода, и если да, то насколько?" На этот вопрос есть только один ответ, четкий, недвусмысленный и точный до последнего цента.
"Да кого это волнует? — могло придти мне в голову, пока я читал подобные вопросы. — Я пришел сюда поглощать фундаментальные концепции". А потом я вспоминал, что это волнует моих инструкторов: человек типа Игера самим своим поведением давал понять, что уж его-то очень даже волнуют мельчайшие, ничтожнейшие детали. И вот уже я, мучительно стеная своим внутренним голосом, извлекаю калькулятор из чехольчика и начинаю сражаться с числами.
А секунды тикают и уносят с собой часы моей жизни.
Мы с Конором вместе посещали занятия по «лесоводству» и «микро» и не реже пары раз в неделю ходили вместе обедать. Но даже при всем при этом для нас было сложно превратиться в настоящих друзей, потому что обоим приходилось функционировать на пределе физических возможностей. Затратив энергию на конспектирование в классе, чтение учебников и выполнение домашних заданий, ежедневно живя только на нескольких часах сна, у нас едва-едва оставалось сил, чтобы суметь просто дышать, не говоря уже о том, чтобы вести беседы.
— Двадцать семь часов, — сказал как-то Конор во время обеденного перерыва, нарушив долгую, апатичную тишину, висевшую над нашими измученными недосыпанием головами. Конор пояснил, что он тщательно подсчитал все часы своего дня. Каждое утро начиналось в 7.30, когда Конор тратил час на то, чтобы поднять, одеть и накормить своего маленького сына. Второй час Конор посвящал на утренний переезд, томясь в пробках между Сан-Франциско и Пало-Альто. Он прибавлял десять часов на занятия, обед, практикум в компьютерном классе, поиск книг в библиотеке и работу в студенческих подгруппах; еще час на возвращение в Сан-Франциско; потом еще час на игры с сыном (если тот еще не лег спать) и разговоры с женой, семь часов на самостоятельную работу и шесть часов на сон.
— Как я ни складываю, — жаловался Конор, — а результат
Я даже со своими соседями, и то едва перекидывался словом. Временами, после возвращения в наш дом в Портола-Вэлли, до меня доносился шум от стиральной машины или приглушенный голос из кабинета Джо, когда он звонил своей подружке. Очень, очень редко я наталкивался на Джо или Филиппа на кухне. Но всю первую половину семестра нам удавалось перебрасываться только самыми короткими фразами.
Если уж на то пошло, Джо вообще выглядел даже еще более нервным, чем я. Я-то просто пытался выжить, но он поставил себе задачу преуспеть. "Все, я побежал", — стало его любимой присказкой. По утрам: "Все, я побежал. Надо хорошее место занять". По вечерам: "Все, я побежал. Надо успеть на подгруппу. А то как с этим можно разобраться?"
Филипп, будучи швейцарцем, сочетал в себе характеристики как француза, так и немца. Жившего в нем немца Стенфорд шокировал. Как-то вечером Филипп посетовал, что в Европе "студенты не ходят в майках и шлепанцах на занятия и не пьют кока-колу на лекциях".
Но вот его французскую сторону Стенфорд интриговал:
— Боже, какую же агрессивность американские дамы проявляют в классе! Тянут руку до самого потолка, пытаются привлечь к себе внимание профессора. Соревнуются. Я так скажу: им недостает женственного элемента. И все же они мне очень интересны…
У меня к Филиппу была масса всяческих вопросов. Почему, к примеру, он пошел именно в калифорнийскую бизнес-школу? Почему не на востоке США или, скажем, вообще в Европе? Но в те первые недели просто не было времени, чтобы ближе узнать Филиппа или Джо, хотя мы и спали под одной крышей, пользовались теми же санузлами и держали свою газировку и пиццу в одном и том же холодильнике.
В обеденные перерывы, в единственное мое свободное время, я пробовал знакомиться с иностранцами. В общем и целом, на нашем курсе их было больше шестидесяти человек, включая четырех французов (причем каждый из них водил по старой, огромной машине с откидным верхом. Естественно, американской), несколько индусов, полдюжины латиноамериканцев, два израильтянина, два филиппинца и один таиландец. Две наиболее многочисленные группы, каждая численностью более десяти человек, были представлены англичанами и японцами.
Судя по акценту, британцы варьировались от среднего до высшего класса, хотя, впрочем, социальный статус их не волновал. Они представляли собой Великобританию Маргарет Тэтчер. Их волновала представившаяся возможность. Их волновал бизнес, их волновал шанс сделать деньги. Вместо того, чтобы упрямо следовать стереотипу сдержанности, игры в крикет и пятичасового чаепития, как это предписывали обычаи их острова, они полностью отдались калифорнийскому образу жизни. "Я по тихоокеанскому хайвэю добирался аж до Мендочино, — как-то сообщил мне один британец, — несся как одержимый. Люблю крутые повороты, солнце, море, горы. Да-а, Калифорния великолепна…"