С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

Поникаровский Евлампий Степанович

Для обороны нашему полку отведен участок перед хуторами Тарским и Дадынкином. Туда мы сейчас и пробиваемся. Медленно, по-черепашьи, но все-таки пробиваемся.

От казака к казаку, по цепочке, передается команда:

— При-вал!

Круто вздымаются бока лошадей, с них стекают и падают на желтый песок ошметки желтой мыльной пены. Тяжело беднягам. Привалы повторяются через каждые два часа. Большего времени в пути лошади не выдерживают, как не выдерживают и люди.

К исходу дня выходим из самого гиблого и тяжелого участка бурунов. И сразу же останавливаемся на большой привал, на отдых. Начинает дымить походная кухня. У казаков много дел.

Перво-наперво надо напоить лошадей. Старшины выдают воду по строгой норме — с водой плохо. Еще в Каргалинской нас предупредили, что в бурунах воды нет. Перед маршем мы заполнили водой все посудины, какие имели и какие нашли: от фляжек до бочек. Но надолго ли этих запасов хватит? Ведь только лошадей у нас около тысячи. Вода есть на хуторах, в колодцах. Но неизвестно, в чьих руках те колодцы.

Водопой закончен. Казаки задают коням корм и сами готовятся к ужину и ночлегу.

Утром, когда полк собирался продолжить марш, вернулись разведчики, высланные вперед еще накануне. И не одни, а с добычей. Это было странное зрелище. Первым, ведя в поводу усталого коня, шел сержант Лавриненко. К седлу его лошади была привязана длинная веревка. На конце той веревки со связанными руками переставляли ноги два здоровенных фрица. На широкой спине одного из них «ехал» разведчик Раковский с забинтованной ногой. Шествие замыкал Кальмин, командир полковой разведки, тоже с конем в поводу. К седлу его коня были приторочены пять немецких автоматов и какие-то сумки.

Лейтенант по всей форме доложил командиру полка, что ночью, на подходе к хуторам, они неожиданно столкнулись с вражеской разведкой. Была короткая схватка, в которой троих гитлеровцев они отправили на тот свет, а вот этих двоих, — лейтенант показал на пленных, — скрутили живехонькими.

— За «языков» спасибо, а вот за спектакль, что устроили…

— Товарищ майор! — взмолился Николай Кальмин. — Никакого спектакля не устраивали. У казака Раковского вот этот тип, — лейтенант кивнул на одного из гитлеровцев, — убил коня, а самого ранил. Вот и вез… Он же как бугай. Я и Лавриненко, когда брали, едва управились с ним…

— Ладно, артист, — махнул рукой майор Бобков. — Спектакля, считай, я не видел.

Командир полка майор Бобков был у нас новым человеком. Он вступил в командование на станции Каргалинской. Раньше воевал под Москвой в корпусе Доватора. Был тяжело ранен и на лечение отправлен на Кавказ. Недавно выписался из госпиталя. Не знаю, случайно или не случайно майор назвал лейтенанта Кальмина артистом. Только тот в самом деле до призыва в армию учился не то в театральной студии, не то в музыкальном училище в Сталинграде. У него был приятный голос. И вечера, проведенные с ним, для командиров штаба были приятным отдыхом.

Захваченные разведкой «языки» не запирались. Из их показаний обстановка прояснилась. Хутора, куда мы шли, были заняты противником. Подтвердилось самое худшее. Нам грозит безводье. Уже сейчас, через сутки марша, нет воды. Запасы, взятые из Каргалинской, кончились. А дальше что? Водяной голод?

Командир полка оказался предусмотрительным человеком. Перед тем как дать команду «По коням!», вызвал к себе заместителя по хозяйственной части капитана Мирошниченко и командира четвертого эскадрона старшего лейтенанта Конадюка, приказал им собрать все свободные емкости и с эскадроном двинуться в ближайшие калмыцкие улусы на поиски воды.

Всего несколько дней прошло, как полк принял майор Бобков. Но мы, командиры подразделений, увидели: появился заботливый хозяин, смекалистый

и толковый мужик. Не то что новый начальник штаба майор Башмаков (фамилия его изменена). Он пришел к нам в Лазаревской. Но что он за человек, мы еще понять не можем. Помалкивает себе и все. Ни дельного предложения, ни ясного распоряжения. Полковые острословы с первых дней прилепили ему прозвище: Сапог.

На привале перед последним переходом некоторые казаки принялись отрывать себе окопчики и ямки, чтобы хоть ненадолго спрятаться от колючего и пронизывающего ветра. На этом привале мы увидели, как страдают лошади от жажды. Они кидались к редким снежным пятачкам и лизали, прямо-таки всасывали снег. Чтобы облегчить жажду и страдания своих боевых друзей, мы котелками, чуть ли не ложками стали собирать снег и растапливать на огоньке.

Последний переход до цели, указанной в приказе. Идти стало легче. Не стало уже бурунов и волн сыпучего песка. Перед нами слегка всхолмленная степь. Грунт нашей «дороги» (двигались по азимуту) уже твердый, ноги коней и колеса теперь не проваливались, а кое-где так твердо, что даже не заметно наших следов — так спрессовал ветер песок. В степи, хотя и редкая, но есть трава. Сейчас она стала ветошью, но это все-таки лучше, чем листья деревьев Кавказа. Попадаются и кустарник, и овражки — в них мы пока и укрылись от наблюдения противника, спрятали все наши тылы, в том числе и лошадей. Только вот не баловала нас погода. С утра дует сильный ветер, скручивая в змейки песок со снегом. Одеты мы были тепло, по-зимнему, но холод все равно проникал под одежду, студил руки и ноги, до красноты обжигал лицо.

После полудня полк вышел к хутору Тарскому и под прикрытием невысокого холма стал зарываться в землю, строить огневые позиции, создавать оборонительный рубеж. Немцы почему-то нам не мешают в этой работе.

Перед рассветом четвертый эскадрон вернулся из калмыцкого улуса и привез воду. Но как он ее ни сберегал, довез только половину. Другую половину расплескал по бездорожью. К тому же вода оказалась несвежей, мутной, с нехорошим душком. Заместитель командира полка по хозчасти Мирошниченко и командир эскадрона доложили, что население ближайших улусов ушло в глубину степей, колодцы завалены, с немалым трудом набрали вот эту.

Хоть худая вода, все-таки вода. Но — мало! Делить ее на лошадей пришлось чуть ли не кружками. Да разве кружкой коня напоишь! Воду брать надо у противника. Другого выхода не было.

Первый эскадрон готовится к атаке на хутор Тарский. Командир эскадрона старший лейтенант Сапунов скачет от взвода к взводу. Его, маленького ростом и подвижного, в полку зовут Колобком. Перед атакой он проверяет у казаков оружие, запас патронов и гранат. Проверив, повзводно по лощинке уводит к хутору. Намечена разведка боем. Если она будет успешной, если силы противника невелики, то на поддержку эскадрона придут другие.

Казаки первого эскадрона развернулись в цепь, в атаку пошли дружно, но под сильным огнем вынуждены были залечь, а затем отойти. Успеха бой не принес.

Вечером, едва только на землю опустилась сизая хмарь, тишину раскололи залпы нашей полковой артиллерийской батареи и минометов. Били по огневым точкам. Подразделения вышли на рубеж атаки. На хутор навалились всем полком и быстро очистили его от гитлеровцев. Они бежали в другой хутор — Дадынкино. Теперь вода — наша! Подразделения запасались ей всю ночь; наливали в бочки, фляжки, в цинки из-под патронов и везли, и несли в свои тылы, там досыта поили коней. Суматошная была ночь.