С теми, чьи мысли стоит записывать
Шрифт:
– Я в первую очередь человек, который хочет служить своей стране. Мне очень приятно, что в критический момент моя страна меня не бросила, и сейчас я ощущаю долг перед Родиной, который невозможно погасить. Служение народу и стране – это то немногое, что я могу сейчас сделать в ответ.
Чтобы зарабатывать, нужны лишь руки и голова
Андрей Маури
председатель правления ГК «Маури» (производство упаковки, издательское дело), доктор педагогических наук [1]
1
Здесь
– С чего начинался ваш бизнес?
– Бизнесом я начал заниматься во второй половине 1980-х годов. Мы выпускали календари для «Госстраха». Совершенно случайно вышли на эту тему, даже не помню, как это получилось. Встретились с руководством «Госстраха». Они жалуются: «Вот, вроде деньги у нас на эту статью есть, а ничего напечатать нельзя». И мы с Игорем Касьяновым и Андреем Михайловым взялись за подряд и отпечатали календари. Неплохие деньги получили. Помещений никаких не было. Тогда ж не знали, где бизнесом заниматься. Решили всё делать в подвале Института усовершенствования учителей.
– А сколько вам лет было?
– 23 или 24 года. Игорь с Андреем на пару лет постарше. Они работали тогда в горкоме комсомола, а я – в горисполкоме. И не то чтобы денег не хватало, просто хотелось всегда чуть больше и чуть лучше. Взятки брать не умели, поэтому единственное, что было для зарабатывания, – это руки и голова. Голова сработала, правда, потом мне это обошлось боком. Мы сидели на обеде в горисполкоме, ко мне подходит секретарь партийной организации и говорит: «Как тебе не стыдно». А я же ничего плохого не сделал. Честно заплатил партийные взносы из тех денег, которые мы заработали, с 15 тысяч. На минуточку, тогда средняя зарплата инженера была 120–130 рублей, а тут 15 тысяч приходит и с них «налог за бездетность» платишь. Вы такого налога не знаете, он, правда, по-другому назывался, но кто знает – поймёт. Ещё партийные взносы заплатить. Ну, как-то не жалко было, платили.
– Хорошо, это был первый опыт, разовый. А дальше?
– А дальше мы стали с Андреем Михайловым печатать книжки-дайджесты политической литературы. Это сейчас пресса не в почёте, а в то время газеты, подписки просто зашкаливали. Миллионные тиражи были, и многие журналы, газеты невозможно было достать. Мы собирали материалы на одну тему, скажем, на политическую, и печатали брошюрки. Такие своеобразные дайджесты. И они пользовались очень большим спросом.
– Вы продавали их?
– Конечно, продавали. Рубль за штуку. Это как в советском фильме, про апельсины: рубль – штучка, десять – кучка. И у нас так же было. Мы первые в стране начали печатать учебную и специальную литературу для преподавателей, для заместителей директоров школ по воспитательной работе, для пионервожатых и так далее. Мы разместили рекламу во всесоюзной «Учительской газете», что продаём такие-то книжки. И у нас посыпались заявки со всей страны. Наличная выручка в день могла достигать 8–9 тысяч, и это шло месяцами.
Но лавочка закрылась. Во-первых, времена стали потихоньку меняться, а во-вторых, пришла жалоба в обком партии, что кому-то мы там что-то не дослали. Хотя деньги брали только тогда, когда люди получали заказ, работали по отложенным платежам. Но тем не менее, на нас пожаловались.
А потом меня поставили перед выбором. Один из коллег сказал, что нехорошо работать в горисполкоме и заниматься бизнесом. Кстати, закон в то время это позволял. И я принял решение уйти на вольные хлеба. Так появилось наше предприятие.
Первые деньги на предприятии мы получили как раз за педагогическую литературу от нашего пединститута – 15000 рублей. Людмила Ивановна Белозёрова, завкафедрой психологии, сказала, что нужна книга «Цветные матрицы Ровена», мол, её просто на разрыв заберут. Мы её издали. И она ушла очень большим тиражом. Это было одно из первых цветных изданий.
Следующее, на чём мы заработали, – Зинаида Гиппиус, «Последние стихи». Тираж был 25000, а стоимость – 3 рубля. Продали всё.
– Почему вы взяли Серебряный век и из Серебряного века – Зинаиду Гиппиус?
– Мы шли по пути «кого не издавали». Гиппиус – девушка странная всё-таки, и странности её характера отразились на странностях её литературы. Читать Гиппиус непросто, понимать – ещё сложнее. Потом домашние рецепты печатали, естественно, не обошлось без эротики. Мы сделали тираж тысяч 100, влёт ушло. Потом снова стали педагогическую литературу печатать, а дальше – вышли на упаковку.
– А вы печатали это всё в том подвале, или это как-то трансформировалось?
– Нет, подвал остался в 1980-х. Мы взяли переплётную мастерскую, которая загибалась, там из оборудования был только лобзик и бумагорезательная машина, станок старый-старый, допотопный. Два мужика на всю типографию, переплётчик и резчик бумаги, и куча женщин, которые меня в первый же день знакомства научили по-хорошему материться. Я до этого очень скромный был, всё-таки в семье и на работе не принято было ругаться. А тут меня такому трёхэтажному научили, что я долго осваивал эти слова и словосочетания. И самую громкую девушку, которая сказала, где мне надо быть и куда идти (я туда, кстати, не согласился идти), пригласил на следующий день к себе в кабинет.
Кабинет у меня был тогда на улице Горбачёва, а наша так называемая переплётная мастерская, или типография, на Молодой Гвардии. И вот пока она шла ко мне, я понял, как с ней общаться. Из хороших слов мне там единственное было сказано: «Сынок». Дальше всё непечатное. Я ей говорю: «Ты мне, конечно, не мамочка…» А, нет, не так. «Вы мне, конечно, не мамочка…» И подкинул ей трудовую книжку. Всё это было при сотрудниках, и они поняли, что со мной надо считаться. Дальше мы начали развивать производственные процессы, вникать в технологии, поняли, что незачем писать лобзиком по фольге, когда можно купить шрифты. Нашли их в московской типографии, привезли сюда и наладили выпуск.