С тобой моя тревога
Шрифт:
Дурнов шел уже мостом, когда по верхушкам кустов на берегу скользнул свет. Понял, что это возвращается автобус, а в нем, чем черт не шутит, Цыган. Дурнов торопливо добежал, припадая на увечную ногу, до конца перил, обогнул их и устремился по едва приметной тропинке к воде.
Он успел укрыться под мостом, когда автобус остановился перед спуском и из него выпрыгнул Одинцов.
Вот Одинцов стал спускаться к реке той же тропкой, которой только что проковылял, поспешая, он сам, Дурнов видел сперва четкий силуэт преследователя, освещенный сзади мощным снопом света, а потом, когда тот дошел до круглой башенки, освещенного сбоку… Одинцов махнул рукой, и автобус скатился к мосту, неслышно
Под мостом было тесно. Близко под ногами ревела вода. Дурнов подвесил авоську на локоть больной руки. Держась здоровой за бетонную опору, нащупал ногой скользкий камень, упрочился на нем, нащупал другой.
Мост покоился на железобетонных основаниях, врытых в обрывистые, выложенные скальной породой берега. Между берегом и мостом имелась небольшая, человеку не укрыться, щель. Туда и сунул Дурнов сифон. Хорошо бы заложить его камнями или сухой травой, но под мостом ничего не росло, а камни держались — не пошевельнешь. Он постарался запрятать стеклянную посудину поглубже за бетонную опору. Можно было бы уходить, но Дурнов медлил. Одинцов ждал неподалеку от того места, где он укрылся.
— Жди, в божью душу, в бога, отца и сына!.. — прошептал Дурнов. — Сиди, гад, а я пойду потихоньку.
Он решил перебраться под мостом на другую сторону и берегом уйти в поселок. Для этого потребовалось спуститься к самой воде и, придерживаясь за торчащие из берега острые камни, прижимаясь к ним грудью и животом, с неимоверной осторожностью проползти над ревущим потоком. Дурнов уже достиг второй бетонной опоры, когда нога скользнула на мокром камне и погрузилась в ледяную воду по колено. Вода набралась в сапог. Он не закричал в испуге. Судорожно вцепившись в берег, он осторожно подтянул туловище. Выбравшись из-под моста, отдышался, лег на спину и задрал ногу, чтобы вылить из сапога воду. Только здесь Дурнов заметил, что бутылка с кефиром разбилась.
Таясь, он двинулся рядом с тропинкой вдоль берега к недалекой таловой роще. Из рощицы можно было через больничный двор выйти на одну из улиц поселка. Мокруха дрожал. В носу свербило, хотелось чихать. Он понял, что простудился.
«Все из-за тебя, гадина! — подумал Дурнов об Одинцове. — Я еще сведу с тобой счеты!.. Я так не уйду!»
Уже из рощицы он увидел, как со стороны завода мчался автобусик. За мостом он остановился на секунду, и Дурнов понял, что шофер подобрал Одинцова.
«Не иначе, как ждать будет около общежития, — подумал Дурнов. — Жди! А аппаратик я надежно укрыл». Он вышел к общежитию со стороны двухэтажных жилых домов, прошел двором. В умывальной Дурнов выбросил в корзину для мусора разбитую бутылку, снял сапог, одной рукой, как мог, выжал портянку. «Ни черта, на батарее высохнет», — решил он и направился в комнату. Был десятый час. В комнате никого не оказалось. Наверное, ушли во Дворец смотреть кино или к соседям.
Дурнов расстелил по батарее парового отопления портянку, положил сверху мокрый сапог и, не выключив света, забрался в постель. Во рту было сухо, лоб горел. Озноб сотрясал тело. Дурнов укрылся с головой одеялом, сжался в комок, пытаясь жарким дыханием согреть ледяные колени. Он слышал, как открылась дверь, но решил, что пришел кто-то из соседей. Подумал, что хорошо бы выпить чаю или кипятку, но от мысли, что придется вылезать из-под одеяла, ему стало еще хуже.
….Одинцов от двери оглядел комнату, подошел к кровати Дурнова, наклонился, заглянул под нее. Сифона не было ни на подоконнике, ни под кроватью. Открыл тумбочку и шкаф. В шкафу лежала только авоська, перепачканная кефиром. Дурнов даже хлеб из нее не вынул, так и положил на полку. Рядом с дверью висел плащ. Одинцов проверил карманы, вынул фляжку, отвинтил колпачок с торчащей медной трубочкой. Запахло карбидом. Он сунул фляжку себе в карман. Обратил внимание на то, что у кровати на половичке стоит лишь один сапог. Второй торчал на батарее. Под мокрым сапогом — портянка.
Иван присел к столу, налил из чайника в стакан теплого чая. Отхлебывая, глядел на кровать Мокрухи. Тот лежал укрытый с головой. Тело его сотрясала дрожь. Мокруха клацал зубами и стонал.
«Простудился, похоже, — подумал Одинцов без жалости к приятелю. — Где же тебя носило? Не иначе, на реке был… Я у моста ждал, а ты под мостом отсиживался…
Может, спросить?.. Да нет, не скажет!.. Он же понимает, что купил меня с аппаратиком. В руках я у него… Пойти разве сейчас к мосту?.. Чего там в темноте найдешь?.. Утром, до работы, пошарю по берегу».
…Одинцов встал раньше обычного, торопясь, пожевал лепешку и запил холодным вечерним чаем. Рассчитав, что успеет поискать сифон до гудка, направился к реке.
Сбежал тропинкой, которая шла ниже шоссе, к мосту. Первое, что увидел, — следы кефира на выступавших из воды острых камнях и на берегу. «Здесь был Мокруха! Точно!» — обрадовался Одинцов.
Он спустился к самой воде и, осторожно ступая с камня на камень, забрался за бетонную опору. Иван пошарил рукой за опорой. Пальцы наткнулись на пробку сифона. Он выбрался из-под моста, огляделся. Берег и шоссе были безлюдны. Размахнувшись, швырнул тяжелый сосуд в бетонную опору. Прикрыл лицо рукой. Раздался взрыв, просвистели стеклянные осколки, несколько их ударилось о стеганку. Иван поглядел на бетонный стояк. Там, где ударился сифон, на сером бетоне осталось белое пятно. Иван поискал глазами горлышко. «Отскочило, наверное, в воду», — подумал он и выбрался по крутой насыпи на шоссе у самого моста. Не шел, а будто летел на крыльях к заводу, обуреваемый радостным сознанием того, что уничтожил аппарат, освободился от опасности шантажа со стороны Мокрухи.
«Я же тебя понял, Мокруха! Еще как понял! Думал, что в руках я у тебя теперь? Веревки вздумал из меня вить?! Не на того нарвался! Я сам по себе, а ты — сам по себе!.. Так лучше будет!»
Раньше чем пойти в ремонтно-механический, Одинцов завернул к смесительной камере. Камера работала. Место сварки уже едва угадывалось под слоем фосфатной муки.
— Не подведи, старая! Премию за тебя дали, не отдавать же обратно! — сказал он шестерне. — Вертись давай!
Во время работы он нет-нет да и поглядывал на дверь. Все ждал, что явится Мокруха, объяснения потребует. Тот не пришел. Не на шутку, видно, простудился вчера.
Уже в конце смены дядя Яша сообщил Ивану, что того вызывает директор.
— Прямо дружки вы с директором стали, — усмехнулся Яков Васильевич. — Водой не разольешь!
Дядя Яша пошутил не обидно, без подначки, и Иван отшутился:
— Сергей Петрович знает, с кем дружбу водить!
— Звали, Сергей Петрович? — спросил он, войдя в кабинет.
— Звал… Справку приготовил. Почитайте, Одинцов… Лучше придумать не смог… Не писал я никогда посланий таких.
Иван бережно принял из рук Дорофеева хрусткий белый лист с отпечатанным вверху названием завода.
— Садитесь, читайте, — предложил директор и, когда Иван присел на краешек стула, отошел к окну.
Иван читал справку-письмо и все больше проникался благодарностью к этому, в сущности, совершенно чужому, но по-отцовски доброму к нему, Ивану-Цыгану, человеку.
— Зря много обо мне хорошего сочинили, — сказал он, дочитав. — Не стою я всех хороших слов.
— А вы, Одинцов, считайте так, что это вам, ну, вроде аванса. В счет будущего!.. Когда вы на завод пришли — вам аванс дали? Вы его отработали. Это тоже вперед вам.